Алексей Кортнев: «Я почувствовал страшное возмущение от того, что у меня отбирается самое дорогое - эротические похождения, промискуитет, свобода...»

О ШОУ «ОДИН В ОДИН»

— Вообще это, конечно, было шоу гримеров, и самые яркие победы, на мой взгляд, были одержаны гримерами. И людьми, которые оказались хорошими пародистами, как Юля Савичева, Леша Чумаков, Тима Родригез. Вот они действительно оказались блистательными подражателями, и, на мой взгляд, их эти чудовищные маски и костюмы не портили. Тем более присутствие этих масок, этих странных резиновых образов продиктовано содержанием программы — куда от этого денешься? Это шоу масок.

БЫЛО ЛИ ЕМУ КОМФОРТНО УЧАСТВОВАТЬ В ПРОЕКТЕ?

— Пока участвуешь в чем-то, всегда некомфортно. Я много раз принимал участие в спортивных стартах: всегда тебе что-то не нравится — в раздевалке пахнет потом, носками, жмут ботинки, не подготовили лыжи. Потом, когда старты закончились, ты понимаешь, что это было счастье — соревноваться. В крови было до фига адреналина, тебя перло, ты ни о чем другом не думал. А не думать ни о чем, кроме спортивного состязания, — это великое счастье. Потому что все другие проблемы испаряются, уходят на второй план.

О СВОЁМ ПОКОЛЕНИИ

— Это поколение действительно попало на самый слом эпох, потому что люди, которые начали играть рок-н-ролл лет на пять — десять раньше нас, стали мучениками советской поры и прославились как противостояльцы режиму. Это «Аквариум»,  «Машина времени», в какой-то степени «Алиса», Шевчук и другие. Они попали в эпоху гонений и остались как истуканы острова Пасхи. Нас уже никто не гонял, мы играли и пели в то время, когда стало можно абсолютно все. А когда можно все, нечему противостоять, и тебя размывает течением. Что вполне естественно. Мое поколение — это если не мелкий песок, то такая галька; следующее уже превратилось в мелкий песок, а те, кто начал раньше, остались скалами, камнями. А теперь все совсем уже измельчилось и дошло до мутной тины.

О КРИЗИСЕ СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА

— Кризис у меня был семь лет назад, в сорок. Кризис у мужчин всегда связан с перестроением головного мозга: начинают перестраиваться внутренние органы и вырабатывать другие секреты. Происходит химическая революция в организме. Люди очень тяжело это переживают, как правило. Некоторых это минует — они до старости остаются детьми, инфантами, у них, как правило, нет детей, нет семьи.

Я почувствовал страшное возмущение от того, что у меня отбирается самое дорогое: эротические похождения, промискуитет, свобода. Это отбирается, причем именно телом, а не какой-то внешней силой. И против этого мужчина бунтует страшно. В этот момент он уходит из семьи, потому что люди неверно оценивают то, что с ними происходит, считают, что это влияние старой жены, уходят к молодым девочкам, с которыми, как правило, становятся страшно несчастны, потом пытаются вернуться обратно, ничего не получается…

Меня это миновало через мучительное сопротивление. И очень серьезную работу, проведенную моей женой. Но работу неосознанную, а подсознательную, которую она выполнила блестяще.

О РАССТАВАНИИ С ИРИНОЙ БОГУШЕВСКОЙ

— Нет, трагедия была только одна в жизни, тогда с Ирой. Потому что мы очень тяжело разошлись. Мы бы, наверное, расстались проще, если бы не вмешались родители. Ну, и разрываться тоже было тяжело, все-таки это была юношеская любовь и мы были очень неопытны, в том числе и в расставании. Это тоже такое умение, которым лучше обладать, чтобы не ранить человека, с которым расходишься.

СКОЛЬКО ЕМУ ТОГДА БЫЛО ЛЕТ?

— Сейчас скажу… двадцать пять. Потом все становится проще, и потом меня господь миловал, я не так расходился с женщинами — это было гораздо приличнее и пристойнее. Надо сказать, что при этом с Ирой у меня сейчас прекрасные отношения, дружеские, а с теми женщинами, с которыми я разошелся позднее — вот именно так, интеллигентно, — мы не поддерживаем никаких отношений.

О ДЕТЯХ

— Дети учатся в школе, в детском садике. Те, которые постарше, заканчивают, собираются поступать в университет, а самый старший — Темка, наш с Ирой Богушевской сын, — занимается промышленной фотографией: фотографирует коллекции одежды. Это не он выбирал работу, это она его нашла. Вряд ли ему интересно фотографировать одежду, но пока ничего другого сфотографировать не удается. Ему 25 лет.

О ГОМОФОБИИ И «МАРШЕ СЕКСУАЛЬНОГО БОЛЬШИНСТВА»

— Я по этому поводу уже несколько раз объяснялся, готов сделать это и сейчас, потому что сейчас мне за это даже стыд… нет, врать не буду, ни фига не стыдно. Было это лет пятнадцать назад, когда тема гомосексуализма — это была смешная тема. Не было никаких попыток провести гей-парады, даже еще не зарождалось ничего. Появились на телевидении всякие группы типа «На-на», которые всячески педалировали свою бисексуальность. И как-то про это начали возникать анекдоты — хи-хи, ха-ха. «А Элтон Джон, оказывается, пидарас — хо-хо-хо». Появилось трио «Экспрессия» во главе с Борисом Моисеевым, который тогда еще был в бороде. И так получилось, что мы как-то это обсуждали в тесном таком актерском кругу и именно как «ха-ха-ха» сказали: там на Западе проводят гей-парады, у нас этого ничего нет — давайте, наоборот, здесь проведем марш сексуального большинства. И никогда это не было гомофобным движением! Вот потом, спустя много лет, когда нам предложили это дело возродить, — вот за это мне действительно стыдно. И сейчас я убедился: на эту тему не то что шутить, вообще порядочному человеку об этом даже высказываться не надо. Потому что обязательно заденешь кого-нибудь.

О РУКОВОДСТВЕ ПЕРВОГО КАНАЛА

— Я знаком с ними со всеми, но не дружу. При встрече с Костей (Эрнстом. — «РР») мы целуемся в щечку. Мы с ним знакомы с тех времен, когда он был журналистом и вел программу «Матадор». То есть лет двадцать с лишним. То есть мы друзья детства.

О ТЕЛЕВИДЕНИИ

— Простите, собаки, которые охраняют концлагерь, отчасти ответственны за то, что охраняют концлагерь? Телевизионщики — это собаки, которых держат на поводке и кормят мясом и поят водой. Или не кормят мясом и не поят водой. Это люди абсолютно зависящие от тех, кто держит телевидение в руках. Вот они и сидят на поводках и гавкают, когда надо. Они ответственны? На мой взгляд, нет. Если они позволят себе что-нибудь вякнуть, на следующий день в эфире будет другой. Был доберман — станет немецкая овчарка. Нет, ответственны те, кто поддерживает этот политический строй и содержит телевидение. А те, кто является там говорящими головами, тот же любимый мной Ваня Ургант или Владимир Познер, еще как-то пытаются с прищуром говорить какие-то вещи: мол, вы же понимаете, не все можно сказать…

ОБ ИЗМЕНЕНИЯХ В СТРАНЕ

— Знаете, никогда нельзя говорить о том, что это невозможно. Читайте Ленина. Когда верхи не смогут, а низы не захотят, все опять накренится и рухнет. Упаси бог, я бы не хотел, чтобы случилась революция. А эволюционные изменения в нашей стране, скорее всего, невозможны.

(Наталья Зайцева, «Русский репортёр», 29.01.14)