Алексей Агранович: «В актерской профессии нужно стремиться к тому, чтобы не продавать себя, а тратить»

О НАЗНАЧЕНИИ ХУДРУКОМ «ГОГОЛЬ-ЦЕНТРА»

— Чувствую только большую ответственность.

О ПРИНЯТИИ НОВОСТИ КОЛЛЕКТИВОМ

— Смотря какую. Новость о непродлении контракта Кирилла Серебренникова — с чувством боли и несправедливости. Что касается моего здесь появления, я пока не готов разговаривать про это, потому что работаю почти месяц, разбираюсь со всем, пытаюсь понять, чем я могу быть здесь полезен. Чтобы понять, что же на самом деле произошло, должно пройти какое-то время. Отношения у меня пока замечательные со всеми.

О ЖЕРТВАХ В СВЯЗИ С НАЗНАЧЕНИЕМ

— Сложный вопрос. Наверное, ничем. Бывают проекты, на которые соглашаешься, потому что тебе надо на что-то жить, на которые идешь чисто ради денег. По всей видимости, от таких предложений придется отказываться чаще. Впрочем, это не так страшно, я всегда старался так делать. Но не всегда получалось (смеется).

О ВЫБОРЕ НЕ В ПОЛЬЗУ ДЕНЕГ

— Не в пользу. В актерской профессии нужно стремиться к тому, чтобы не продавать себя, а тратить. Это немного разные вещи.

О ПОСЛАБЛЕНИИ КОРОНАВИРУСНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ

— И с экономической, и с творческой точки зрения мы заинтересованы в том, чтобы всё вернулось — и побыстрее. Экономическую я назвал первой не потому, что она первая в иерархии, это на самом деле взаимосвязанные вещи. В творческом плане тоже тяжело без зрителя — психологически непросто играть в полупустом зале. По себе знаю: раньше на спектакле я мог брать взглядом зрителя в круг своего внимания. Сейчас стараюсь этого не делать. Когда смотришь, сначала видишь пустые места, а не людей, которые рядом сидят, потом понимаешь: «А, точно, это сейчас так надо». Все эти размышления посещают тебя во время спектакля, а он идет, не останавливается. Поэтому я стараюсь в зал не смотреть.

Пора или не пора открывать продажи на полную, — с точки зрения угрозы здоровью зрителей и служащих театра — я не могу судить. Если есть специалисты из числа артистов и общественных деятелей, у которых есть какие-то четкие представления по этому поводу, я им завидую. У меня их нет.

О НОВЫХ ФОРМАХ СУЩЕСТВОВАНИЯ ТЕАТРА

— Ничего не знаю про новые формы существования театра. Пока, мне кажется, очень важно, что между актером и зрителем есть только воображаемое препятствие — ты знаешь, что можешь подойти его потрогать, тебя могут потрогать, вот оно всё — рядом. Пока еще человечеству, мне во всяком случае, неизвестны способы преодоления дистанции между создателем и потребителем в интернете. Эта дистанция на самом деле меньше — мы можем находиться в разных частях земного шара и все равно будем рядышком, но нет этой театральной тактильности, этого запаха.

Еще важно, что в театре вы находитесь в одном помещении, у вас одна и та же температура воздуха, вы пришли с одной и той же улицы, одна и та же муха мимо вас пролетела. Это нас с вами объединяет куда больше, чем мы об этом думаем. В этих излетах-разлетах мы друг друга толком не видим. Артист вас вообще не видит, как правило, а если что-то и видит, то не факт, что это вы. Поэтому вы можете себя представить кем угодно в этом диалоге — не эффектной брюнеткой, а пожилым седым мужчиной, например. Я пока не видел примера и не верю в то, что театр можно чем-то заменить.

О ЗАВИСТИ

— Нет, я вообще никому не завидую. Всё, что происходит в жизни, происходит справедливо. Но справедливость — вещь очень субъективная. Когда же мы говорим, что этому поколению всё досталось легко, это старческое занудство. Наши отцы и матери говорили, что всё очень легко досталось нам, наши деды говорили, что всё легко досталось нашим родителям. А уж нам-то подавно, считают дедушки, всё само в руки далось. Всё это не так.

Как ни странно, совершенно неважно, жил человек в военное время или живет сейчас. Он всё равно проходит несколько кругов внутренних переживаний и страданий, свой путь. Но путь этот болезненный в девяти случаях из десяти. Я не верю в безболезненность пути, просто другие обстоятельства формируют это переживание. Мы с вами страдали — у нас были свои причины, и у этого поколения они тоже свои. Мы влюблялись в первом-втором классе, и дальше вся наша жизнь протекала под влиянием этого чувства — личных отношений с девочками, с мальчиками.

Сегодня, насколько я вижу, это не вполне так. Мы ходили гулять во двор, у нас были сложные отношения с ребятами из соседнего двора. Сейчас дети гуляют в пространстве Fortnite или еще чего-то, общаются с помощью этой штуки (показывает на смартфон. — «Известия»). Личность как будто автономизировалась, у нее другой способ коммуникации, всё другое. Ну и прекрасно, у меня нет по этому поводу никакого чувства. Хотя иногда бывает смешно, но я стараюсь не проявлять себя.

(Наталья Васильева, «Известия», 25.03.2021)