О БОРЬБЕ С БЫВШИМ МУЖЕМ ЗА ДОЧЬ

— Прошлый год стал самым тяжелым в моей жизни, а у меня были разные годы, в том числе и очень непростые. Но в 2018-м мне пришлось пройти через самое сложное в судьбе женщины — борьбу за своего ребенка. Девять месяцев длилось судебное разбирательство, в ходе которого меня пытались лишить материнских прав. В самом страшном сне мне не могло такое присниться. Я — ребенок разведенных родителей и хорошо помню жуткие скандалы и постоянные ссоры папы и мамы, которые сопровождали меня все детство. Мы с мамой возвращались домой и обнаруживали, что одна из наших комнат закрыта на замок, были бесконечные суды, слезы, измены, борьба за алименты — в общем, я ощутила на себе всю болезненность развода родителей. И став взрослой, поклялась: никогда в жизни не допущу, чтобы мои дети прошли через этот ад. Но мне не удалось его предотвратить.

О СУДЕ

- Однажды прекрасным утром, когда ничто не предвещало беды, я получила письмо с сообщением о том, что в США начинается суд и меня собираются лишить родительских прав по отношению к дочери Монике. «Немедленно явитесь в суд», — призывало письмо. Я находилась на другом континенте с младенцем Гектором на руках. Начинался учебный год, и старшая дочь Алина должна была идти в новую Ломоносовскую школу. Кроме того, я понятия не имела, где брать американского адвоката. Что делать, я не знала.

Кое-как удалось найти человека, который готов был представлять меня в суде. Звоню ему, и он говорит: «Дочь вы не увидите — пока идет суд, это невозможно. А я начну работу, когда вы мне заплатите 25.000». Я срочно бросилась искать эту сумму, выгребла все, что у меня было, заплатила, он начал работать — оформлял какие-то документы, что-то там обрабатывал, процесс шел, но через месяц адвокат сказал: «Пришло время платить, перечислите еще 25 тысяч». И эту фразу я затем слышала каждый месяц. Уехать на время в Штаты и хоть как-то держать руку на пульсе я не могла, мне надо было работать, причем круглосуточно, добывая деньги на следующий гонорар адвоката.

В общем, я при любой удобной возможности срывалась в Штаты на суд. Я была по уши в долгах и работала на износ, чтобы их отдавать. Так продолжалось девять месяцев. И все это время я молчала, боялась об этом сказать во всеуслышание. Почему? Да потому что одной из улик, приведенных против меня в суде, было интервью журналу, в котором говорилось примерно следующее: «Да, мы с Максом спорим иногда, но я верю, что мы обязательно найдем точки соприкосновения». И вот эта фраза «Мы с Максом спорим» в контексте политической ситуации между США и Россией (а моя дочь рождена в Штатах, и у нее американский паспорт) стала главной причиной суда. Я даже подумать не могла, что можно так с ног на голову перевернуть смысл моих слов.

О ВСТРЕЧАХ С ДОЧЕРЬЮ В ЭТОТ ПЕРИОД

- Я оказалась во всем этом кошмаре. «Что я могу сделать, чтобы хотя бы увидеться с Моникой?» — спросила я у представителей правосудия, и они сказали: «Встречаться с ребенком под наблюдением надзирателя». Ко мне приставили женщину, и она неотлучно находилась со мной во время наших свиданий с Моникой. Мне говорили: «Такого-то числа вы можете встретиться с ребенком на два часа». Я прыгала в самолет, летела 12 часов, прилетала и слышала: «Нет, сегодня нельзя, завтра». Я ждала до завтра. Меня заводили в кафе, потом надзиратель забирала у родственников Монику и приводила ее ко мне, чтобы мы не пересекались. Потом ее забирали, и я летела в Россию.

О ДОСТИЖЕНИИ КОМПРОМИССА

- Я написала Максу письмо: «О’кей, давай что-то решать. Ты мне все доказал, ты выиграл, я сдаюсь, только умоляю, давай придем к разумному компромиссу», — и он согласился. Мы подписали мировое соглашение, по которому основным местом проживания Моники определена Америка, она никогда не сможет приехать в Россию, но я могу приезжать к ней и проводить с ней половину времени в США.

ОБ ОТНОШЕНИЯХ С БЫВШИМ МУЖЕМ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ

- Сейчас у нас с Максимом хорошие отношения, добрые, уважительные, мы смеемся, шутим. Мы общаемся с бабушкой Максима, она долгое время была мной недовольна и поддержала Макса в его борьбе со мной. Я попыталась сделать все, чтобы устранить между нами все недомолвки, первая протянула руку и сказала: «Давайте подружимся». И мы достигли разумного равновесия и понимания.

О СВОИХ ОШИБКАХ

- Сейчас, поразмыслив над тем, через что мне пришлось пройти, я поняла, в чем была моя ошибка. В том, что я молчала. Молчала и боялась. Боялась не за себя, боялась навредить, сделать что-то непоправимое и навсегда потерять ребенка. Но это неправильно, я должна была сразу поднять шум, звонить журналистам, рассказывать, в какую ситуацию попала. Как делала это Яна Рудковская, другие мамы. Я должна была говорить, а не молча пить валерьянку. А я вообще не планировала никому рассказывать о суде, думала, справлюсь сама, но как-то один журналист спросил: «Как там Моника? Вы с ней совсем не проводите время?» — и я расплакалась. И тогда же мне кто-то сказал: «А чего ты боишься? Ведь хуже уже не будет!»

И правда, куда хуже? Я была на одном континенте, дочь — на другом, и я могла с ней видеться только под присмотром надзирателей. Даже когда я к ней шла в школу узнать, как ее дела, за мной неотступно следовала женщина свирепого вида, и все, кто меня встречал, думали, что я преступница и убила кого-то. Я заходила с таким сопровождением, говорила: хочу узнать, как учится моя дочь, а мне отвечали: «К сожалению, мы не можем вам дать такую информацию».

Как бы то ни было, сейчас все в прошлом. И я абсолютно уверена, что всегда нужно уметь договариваться мирно. Думать о детях в первую очередь. Даже по ту сторону барьера в суде я понимала, что чувствует Макс, я была на его стороне, я правда считаю, что он хороший отец. Он просто боролся за свою дочь. Как и я.

ОБ ИПОТЕКЕ

- Сейчас в моей жизни новый важный этап. Я стала взрослой. Я взяла квартиру в ипотеку с рассрочкой на 20 лет. Началась эта эпопея, когда история с Моникой закончилась, можно было не платить адвокатам гигантские суммы, а чуть-чуть поднакопить. И я подумала, что пора — нас много, нам надо где-то жить. Меня все уверяли, что первоначальный взнос будет не больше 10 процентов, и я, исходя из этого, присмотрела большую квартиру в понравившемся мне жилом комплексе. Пришла подавать документы, меня предупредили: «Несмотря на то что вы владелец большой компании и платите все налоги, одобрить вам ипотеку будет крайне сложно». Через несколько дней звонят: «Вам все одобрили, у вас есть две недели, чтобы собрать сумму первоначального взноса». — «Десять процентов?» — спрашиваю я радостно. «Нет, не 10, а 30». И слыша мое замешательство в трубке, добавляют: «Если вы их не найдете и просрочите, вам уже ипотеку никогда не одобрят».

ОБ УЧАСТИИ В ПРОЕКТЕ «ГЛАВНАЯ РОЛЬ» НА ПЕРВОМ КАНАЛЕ

- Сама удивлена, что согласилась. Давным-давно после участия в «Ледниковом периоде» сказала себе: «Никогда больше!» Но прошло несколько лет, и я снова в адски тяжелом и энергозатратном проекте. Суть его в том, что ты перевоплощаешься в экранного героя, которого знает вся страна и которого много лет назад сыграл величайший артист. Это безумно сложно — привнести что-то свое в эпизод фильма, давно ставшего классикой. Например, мне выпало играть Анастасию Ягужинскую из «Гардемаринов». А потом жюри — высочайшие профессионалы, опытные, взрослые — меня оценивало. Естественно, смотрели они на меня с некоторым презрением. Один так и сказал: «Ну что вы там поете, в ваших песнях нет ни смысла, ни толка». Мне хотелось кричать, что у меня есть песни со смыслом — «Вселенная», «Сердце в бинтах», но потом поняла: это бесполезно. Я попала под жернова, которые жестко меня мололи, но зрителю будет интересно смотреть на это. Что толку делать проект, на котором все друг друга хвалят и любят. В общем, Первый канал снова предоставил мне возможность получить колоссальный опыт, а главное — опять почувствовать себя юной наивной девочкой. Спасибо им за это!

(Мария Адамчук, Tele.ru, 20.02.19)