О ПРИЕЗДЕ В СССР И ЗНАКОМСТВЕ С БОРИСОМ ГРЕБЕНЩИКОВЫМ

— Старшая сестра моей подруги была замужем за советским эмигрантом. И когда он узнал, что я, рок-музыкант из Лос-Анджелеса, собираюсь поехать в СССР, он сказал, что мне нужно позвонить Борису Гребенщикову — самому известному андерграундному рок-музыканту в СССР, вроде советского Боба Дилана. Я не поверила, что в СССР есть хоть какой-то рок, но подумала: «Ну что же, встречусь с ним, наверняка, это будет здорово для него — я же рок-музыкант из Америки!»

Мы встретились. Мы были на квартире у Всеволода Гаккеля. Я сыграла пару песен с мини-альбома, который тогда выпустила в США. Борис сказал, что они очень крутые — они были немного в стиле панк, что ему понравилось. Я была польщена. Потом я спросила: «А можно послушать что-то из вашей музыки?» Мы включили магнитофон, я надела наушники и начала слушать одну из его песен, которая называлась «Сегодня ночью». Это гениальная песня, она так запала мне в душу, так впечатлила, что я просто обмякла. В тот момент я осознала, что я, несмышлёная наивная девчонка из Лос-Анджелеса, нахожусь рядом с действительно важным человеком, что он настоящий рок-музыкант. И этот момент изменил всю мою жизнь.

О ВПЕЧАТЛЕНИЯХ ОТ ЛЕНИНГРАДА

— Когда я отправилась в Ленинград и познакомилась с Борисом, то поняла, что в домашней обстановке советские люди точно такие же, как и другие люди по всему миру, — разносторонние, экспрессивные и творческие.

Я изумилась, когда познакомилась с творческим и музыкальным сообществом Ленинграда, ведь никто в Америке и подумать не мог, что такое могло здесь происходить, — в то время Советский Союз наводил на американцев такой ужас! Тогда у меня открылись глаза, и я решила, что нужно привезти фотографии, музыку и видео этих музыкальных групп в США, чтобы открыть глаза всем американцам. Ведь мы совсем ничего не знали о происходящем в СССР.

О КУЛЬТЕ АМЕРИКИ В ПОЗДНЕМ СССР

— Я пыталась развеять романтический взгляд на Америку, поскольку в реальности она вовсе не была такой идеальной. Да, США — прекрасная свободная страна, но мы платим за эту свободу немалую цену.

Каких-то свобод в СССР, конечно, не хватало, но, поскольку на русских не лежало финансовое бремя ежемесячных крупных выплат за жильё, электричество и воду, на мой взгляд, у них оставалось больше свободного времени, чтобы заниматься творчеством. Практически все, кого я встречала в Ленинграде, были либо музыкантами, либо художниками, либо поэтами. У них у всех было время, чтобы творить. В Америке же и тогда, и даже сейчас мы зачастую настолько сконцентрированы на своей работе, которая позволяет зарабатывать деньги и оплачивать счета, что на всякие творческие хобби попросту не хватает времени. У всего в мире есть свои плюсы и минусы.

Пребывание в Советском Союзе открыло мне глаза на то, что в Америке много хорошего, но много и такого, что мне хотелось бы изменить. Иногда эти две страны казались мне полными противоположностями, и я думала, что идеальная страна для жизни должна быть где-то посередине между США и Россией.

О ТОМ, ЧТО СССР ДЛЯ НЕЁ СТАЛ «МЕСТОМ СВОБОДЫ»

— Всё дело в правильном моменте. Перед поездкой в Советский Союз у меня как раз вышла запись в Америке, но из-за определённых проблем нам пришлось затеять тяжбу с издателем. Я тогда находилась на перепутье и не до конца понимала, что делать дальше. Я чувствовала себя немного потерянной и хотела приободриться, поэтому решила составить компанию моей сестре, которая тогда училась и захотела посетить Советский Союз. Я думала привести мысли в порядок, вернуться и разобраться с делами. Но всё повернулось иначе.

То, что я увидела в Ленинграде с Борисом, и все, кого я там встретила, полностью изменили мою жизнь. Можно сказать, что так сошлись звёзды. Я была ещё довольно юна и наивна, толком ничего не смыслила в жизни и не понимала себя. И вдруг оказалась в окружении настолько вдохновенных людей. Это как если бы кто-то в те далёкие 80-е подружился с Бобом Диланом или Дэвидом Боуи и проводил с ними время.

О ПЕРВОЙ ПЛАСТИНКЕ С РУССКОЙ РОК-МУЗЫКОЙ, ВЫПУЩЕННОЙ В США ПРИ ЕЁ УЧАСТИИ

— Образ музыкантов «Кино», стиль Бориса Гребенщикова, их манера исполнения… они могли соперничать с любой американской рок-группой. Разве что песни были на русском языке.

Так что альбом был у всех на устах — о нём писали в многочисленных газетах и журналах, говорили в самых разных телепередачах и утренних ток-шоу. Он был буквально повсюду. Именно с этой целью мы и выпускали альбом — чтобы показать американцам, что в России живут точно такие же люди. И с этой точки зрения, я бы сказала, мы добились успеха. По-моему, было продано где-то 15 или 20 тыс. экземпляров альбома, что, по большому счёту, не так много, но для записи, сделанной на двухдорожечный магнитофон, да ещё и на русском языке, это серьёзная цифра. Ролики показывали на MTV и других каналах, об этом писали повсюду. Так что мне казалось, что это огромный успех. И я была полностью довольна таким результатом.

О БОРИСЕ ГРЕБЕНЩИКОВЕ

— Два месяца назад я впервые с 2004 года посетила Россию и повидалась с некоторыми своими старыми знакомыми. Я встретилась со своим первым мужем Юрием Каспаряном — мне очень нравится то, чем он сейчас занимается, в том числе его проект «Симфоническое кино». Также мне удалось пообщаться и с Борисом (Гребенщиковым. — RT).

Что мне нравится в Борисе — он остался совершенно таким же, как и 30 лет назад. В те времена его единственным желанием было записывать альбомы и как можно больше играть. И он совсем не изменился за это время.

И вот что удивительно: когда я познакомилась с ним где-то 30 лет назад, я любила слушать, как он говорит о жизни, как он философствует. Его слова производили на меня сильное впечатление. И то же самое произошло два месяца назад с моей дочерью! Мы сидели в его квартире, он так же говорил «за жизнь», и я видела, как заворожённо дочь его слушала — так же, как и я 30 лет назад.

ПОЧЕМУ ОНА ПЕРЕСТАЛА ЕЗДИТЬ В РОССИЮ?

— Уехав из России, я вернулась в Лос-Анджелес, родила дочь и посвятила всё своё время материнству. Многое изменилось… Мне посчастливилось застать в России три разных периода: коммунизм, гласность и капитализм. Коммунистическая эпоха была мне очень интересна, потому что, с одной стороны, страна была как бы «закрытой», но за закрытыми дверями проходили разные вечеринки и вообще много чего интересного. Любимым временем для меня стала гласность. Россияне тогда, казалось, были счастливее всего — особенных перемен не произошло, просто у людей появилась возможность свободнее выражать свою точку зрения.

И наконец, капитализм в 1990-х. Время это было тяжёлое, сумасшедшее, можно сказать… И когда я уехала из России, я сосредоточилась на материнстве. Поскольку интернет ещё не появился и возможности быть друг с другом на связи, как сейчас, не существовало, ощущение было такое, что всё кончилось… Многие мои близкие друзья умерли. Среди них, разумеется, Виктор Цой. Пришло время вернуться в Лос-Анджелес.

Я занималась своей жизнью и в течение многих лет о России думала нечасто. Два-три раза в год мне звонили с просьбами дать интервью о Викторе Цое (по случаю его дня рождения или годовщины смерти), о моей жизни в России… Кое-какие связи у меня всё же сохранялись. Мне звонили некоторые мои друзья… Но, к большому сожалению, звонили они зачастую для того, чтобы сообщить о чьей-нибудь кончине. Я дрожала каждый раз, когда мне звонили Саша Липницкий или Сева Гаккель, боялась, что они скажут, что ещё кто-то умер. Это было очень тяжело. Просто так бывает, что в жизни начинается новый период, потом он заканчивается — и ты двигаешься дальше.

НЕ СКУЧАЕТ ЛИ ОНА ПО ПРЕЖНЕЙ ЖИЗНИ?

— У меня в Лос-Анджелесе очень хорошая жизнь. Прекрасный дом, машина, замечательная еда… Но, чтобы иметь всё это, я работаю на трёх работах — и не как музыкант. Зарабатывать деньги музыкой в Штатах очень сложно.

Я скучаю по таким вот моментам: просыпаешься, смотришь на Юрия и говоришь: «Чем займёмся сегодня?» А он в ответ: «Не знаю, а чем ты хочешь? Пойдём, проведаем, может, того-то и того-то?» Телефона у них нет, поэтому ты просто идёшь к ним, стучишь в дверь, они тебе открывают, начинают еду какую-нибудь готовить, достают акустическую гитару, все начинают играть…

О ТОМ, ПОЧЕМУ СОВЕТСКАЯ ЭПОХА ПО-ПРЕЖНЕМУ ИНТЕРЕСНА СВОЕЙ МУЗЫКОЙ

— Я думаю, дело здесь, прежде всего, в личностях. Такие гении, как Борис Гребенщиков, Сергей Курёхин, Костя Кинчев, Виктор Цой… это просто удивительные люди, удивительные артисты. Я думаю, что во всём, что они сделали, в их музыке — несмотря на то что они не могли на ней заработать — чувствуется что-то очень хорошее, чувствуется большая чистота. Я считаю, что людям не хватает как раз такой чистоты. Сейчас все зарабатывают на своей музыке. Действительно андеграундных групп сейчас нет, потому что в настоящее время в этом нет никакой необходимости: попытать свои силы здесь может любой.

Люди же в период, о котором я говорю, были столь креативны, они так вдохновляли… Притом что тогда они не могли выступать по телевидению, устраивать большие турне, зарабатывать на своей музыке деньги… Опять же, я думаю, дело здесь в их чистоте — как людей и как артистов. И я тоже порой испытываю ностальгию. Мне очень повезло прожить это время в окружении этих поразительных людей.

О ФИЛЬМЕ «ЛЕТО» И О ТОМ, ВАЖНА ЛИ ДЛЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ФИЛЬМА ДОСТОВЕРНОСТЬ

— Поскольку «Лето» я не смотрела, конкретно об этой картине ничего сказать не могу. В целом же, если по сюжету один из персонажей — человек известный, тем более ныне уже покойный, как, скажем, Виктор Цой, думаю, важно, чтобы создатели по меньшей мере верно передали его характер.

Если бы в киноленте по мотивам реальной жизни Виктора Цоя его изобразили человеком неприятным или вообще негодяем, я бы пришла в ярость. Он ведь был совсем другим — невероятно доброжелательным и искренним. Так что, на мой взгляд, при воссоздании образов известных людей важно в точности передать хотя бы сущность их характера.

О ВИКТОРЕ ЦОЕ

— Виктор отличался от всех остальных музыкантов, с которыми я общалась. В нём было что-то особенное, но что — сказать сложно. Виктор не осознавал свою гениальность. К примеру, Сергей Курёхин в числе других музыкантов понимал, что он гений. И дело здесь было не в эгоизме — на деле так оно и было. Часть музыкантов отдавали себе в этом отчёт. В каком-то смысле в 80-х годах Борис Гребенщиков тоже понимал, что его считают неким божеством, наделённым особым талантом. Но едва ли Виктор сознавал, насколько хороши были его песни. Думаю, иногда он даже был немного застенчив. К примеру, однажды на концерте «Поп-механики», где одновременно выступали музыканты из разных групп, Виктор улыбнулся и подмигнул мне с другого конца сцены, словно говоря: «Джо, правда же здорово, что мы выступаем в составе «Поп-механики»?»

Внутри него всегда жил мальчишка, который удивлялся тому, что выпадало на его долю. Наверное, как раз поэтому музыка Виктора находит отклик у стольких людей. Ведь писал её человек в какой-то мере простой. Но простой в хорошем смысле.

О ПЕСНЕ ЦОЯ «ПЕРЕМЕН» И ПЕРЕМЕНАХ ВООБЩЕ

— Прежде всего, хочу отметить, что до конца не ясно, о каких именно переменах пел Виктор. О политических ли? Предполагаю, что он мог иметь в виду чуть ли не духовные перемены. И опять же, отличительная черта музыки 1980-х и творчества Бориса Гребенщикова в том, что, хотя можно читать между строк, сами стихи лишены конкретики. Никто не писал прямым текстом: «Нам не нравится правительство, Советский Союз или нынешний уклад». Музыка должна была в первую очередь разбудить людей, заставить их задуматься и вызвать у них определённые эмоции.

На мой взгляд, ленинградские артисты 1980-х принципиально отличаются от, скажем, Pussy Riot. Последние явно и осознанно стремятся заявить во всеуслышание, что вызывает у них недовольство, что они хотят изменить, они стремятся шокировать публику. Это совсем другое дело.

Я считаю, что Виктор, Борис и Костя Кинчев писали стихи от сердца, от души. Не думаю, что они когда-либо рассуждали в духе: «Вот это мне в России не нравится. Напишу-ка я об этом песню, чтобы вдохновить людей на перемены». Сомневаюсь, что они мыслили столь конкретно. Думаю, они черпали идеи на более глубоком, духовном уровне. Я бы не назвала их пассивными. Они просто другие. В какой-то мере их песни даже более глубокие, особенно учитывая то, как им приходилось подстраиваться под советскую действительность.

(Оксана Бойко, RT на русском, 09.07.18)