О ПЕРВОМ ЗНАКОМСТВЕ С МАТОМ

— Я прекрасно помню этот солнечный день. Я учился в специализированной музыкальной 307-й школе, по классу скрипки. И набирали туда с шести лет, то бишь я еще ходил на подготовительные курсы. И после своих подготовительных курсов я, мальчик со скрипочкой, шел домой через проходной двор, а во дворе старшеклассники играли в футбол. И один всё время говорил «Уй, ёб, уй, ёб». Мне показалось, что это очень сильное какое-то выражение, потому что все с пиететом к этому старшекласснику относились. Ну, какой-то авторитетный товарищ. Я домой пришел и говорю: «Папа, какое, блин, классное, интересное слово «б». Что оно значит?» А он мне, естественно, сказал «Вырастешь – узнаешь». По-моему, на следующий день мне объяснили мои же подельники по скрипке, что это значит. Ну, примерно.

О «ВОСПИТАННЫХ ТВАРЯХ»

— Я ничего не имею против тихих и воспитанных тварей. Пускай они тоже будут в широте палитры представлены. Без них было бы гораздо скучнее, мы бы не могли говорить, что лучше, что хуже. Для сравнительного анализа тихие, воспитанные, не матерящиеся твари должны быть. Чтобы мы на их фоне выглядели такими замечательными, успешными и красивыми.

Мне кажется, что тихая воспитанная тварь — это фигура мифологическая в наше время. Вы почитайте, что пишут в интернете. Где эти, сука, тихие воспитанные твари — я не знаю. Видимо, не в интернете.

О ЯЗЫКАХ РУССКОМ И МАТЕРНОМ

— Да дело в том, что нет никакого матерного языка. Есть русский язык во всем его объеме. Ну нужно выделять этот матерный язык. Это что, отдельный какой-то умирающий или существующий язык? Нет никакого матерного языка.

Есть русский язык, который включает в себя и слово «х...». Это русское слово, это русский язык. Давайте его исключим — это будет не совсем русский язык. Вернее, язык, но не в полном его объеме. Вот и всё.

О ФЕНОМЕНЕ УСПЕХА «ЛЕНИНГРАДА»

— И вообще разговорный русский язык — он очень отличается от публичного языка. И весь феномен успеха группировки «Ленинград» — то, что присутствие ненормативной лексики резко сокращает дистанцию между артистом и зрителем. Мы буквально переносимся в баню, где человек человеку — брат. И ты можешь быть уже не совсем артистом, потому что артист — это существо практически близкое к Администрации президента, то бишь оно должно говорить сугубо литературным языком, не используя те слова, которые, конечно же, используют все. Артист — он как будто с небес сошел.

Это наследие эпохи романтизма, не переболевшей еще. И в России мы до сих пор живем в какую-то эпоху, как я это называю, турецкого барокко. Где балясина — это высокое искусство, а какое-нибудь современное искусство и полено — это уже не высокое искусство. Не искусство, не культура, никакого отношения к культуре в широком смысле не имеет. Мат не имеет права даже туда входить, потому что тот, кто матерится, он, как бы, бескультурный. Он выносится за скобки культурного процесса. Принято считать, что это всё не является культурой, хотя в широком смысле, конечно же, это культура. А что же это еще?

О ПУГАЧЕВОЙ

— Нет, Пугачева — как раз об этом. Дело в том, что группа «Ленинград» — это инверсия Пугачевой, это Пугачева за кулисами. Та Пугачева, которая не небожитель, а которая после концерта пришла в гримерку и вот там она поет своей домработнице о тяжелой судьбе без лабутенов.

О ВЫРАЖЕНИИ «ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ ВОСТОРГ»

— Да, это мое любимое выражение. Эсхатологический восторг — это, мне кажется, наиболее адекватный перевод слова «п...ц». В слове «п...ц» есть и положительная коннотация, и отрицательная. П...ц не всегда плохо, да? Это какое-то событие, яркое и большое. Скорее всего — пограничное. Скорее всего, связанное с экзистенцией. И это просто мой перевод — эсхатологический восторг. Потому что я не могу же на «Первом канале» говорить, что я — певец п...ца. Поэтому я говорю: «Я — певец эсхатологического восторга».

(«Открытая библиотека», Николай Солодовников, 25.03.17)