О ЗДАНИИ НА БОЛЬШОЙ НИКИТСКОЙ

— В этом здании театр родился. Раньше там располагался профсоюзный Дом медика, директором которого был мой отец. Тогда в Москве было время расцвета самодеятельных театров: помню, например, театр в Доме культуры Чкалова, который все называли «Ла Чкала».

В 1990 году, окончив ГИТИС, я с друзьями и однокурсниками сделал «Мавру» Стравинского. Первый спектакль мы сыграли в ЦДРИ. На следующий день я спросил отца, можем ли мы повторить спектакль в малом зале Дома медика. Отец сказал, что профсоюз лишает их дотации, поэтому им надо зарабатывать деньги, тем более что в здании уже работали театр «У Никитских ворот» и Театр Романа Виктюка, платившие за аренду. Я очень обиделся на отца, но потом мы с Григорием Заславским все-таки начали поиски спонсоров. Один из первых русских IT-бизнесменов — Александр Пашковский дал нам деньги на легкие декорации и костюмы, оплатил аренду. Так и началась история «Геликона» в доме княгини Шаховской.

О ЗАТЯЖНОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ

— Потому что началась настоящая медиавойна за наше здание, осада с целью получения лакомого куска земли в самом центре Москвы. Появился «Архнадзор» с его прекрасными идеями про сохранение наследия и сразу обвинил меня в том, что я разрушаю русскую культуру. Были подключены мощные ресурсы. По всем каналам в новостях рассказывали, как мы рушим памятник. К зданию и колдуны приходили, и свечи тут жгли, и поминки княгини Шаховской устраивали.

Однажды пришли бабушки и стали бросаться под экскаватор. А неподалеку стояли блокадники, живущие в Москве, — наши постоянные посетители, пытавшиеся защищать театр. Они мне рассказали, как им стали раздавать по 500 рублей за участие в акции — перепутали с воинственными бабушками.

Моей же армией были сцена, спектакли, сотрудники театра, зрители, деятели культуры и высокие покровители. И княгиня Шаховская тоже.

ОБ УТРАТАХ И ПРИОБРЕТЕНИЯХ

— Полностью сохранен и научно отреставрирован усадебный дворец. Внутри был устроен гипсовый цех, где художники выливали орнаменты, готовили и реставрировали лепнину. Была проведена реставрация колонн из искусственного мрамора. Всего одна семья в России владеет этой секретной технологией: чтобы избежать «утечки», мастера даже зачехляли колонны каждый день после работы.

Утрачены деревянные перекрытия. Они были прогнившими и обугленными, потому что во время войны в здание попала бомба. Когда разобрали купол, обнаружилось, что тяжеленная люстра держалась фактически на угольках. Купол восстановлен в дереве, а перекрытия положены железобетонные — таковы требования пожарной безопасности.

Утрачен фрагмент фасада флигеля по Калашному переулку — он тоже пострадал от бомбы во время войны. Флигель восстановлен в первоначальном историческом виде.

Новый зал построен на месте усадебного двора, в котором раньше находился один из самых известных наркорынков Москвы. Там был эротический ресторан «Пир» с голыми официантками и ресторан «Гвозди». У красного крыльца, который теперь является ложей, стоял мангал с шашлыком, а к колоннам были прибиты воздуховоды и аудиоколонки. И когда мы жаловались в органы власти на этот вандализм, никакой «Архнадзор» нас не поддерживал.

Большой зал спроектирован Андреем Боковым в виде греческого амфитеатра. Уже сейчас можно сказать, что акустически это один из лучших залов в России, да и не только в ней.

Акустикой занимался Анатолий Лившиц — он же делал звук при реставрации в Большом зале Московской консерватории. У нас он применил акустические технологии итальянских оперных театров XVIII–XIX веков. Сделаны двойные полы с реверберационной зоной (низкие частоты ощущаются ногами). Дубовые панели и специальная штукатурка сценической коробки отражают звук. Потолок со звездным небом (кристаллы Сваровского) и трубами-геликонами тоже служат акустическими отражателями, причем высота труб может настраиваться перед каждым спектаклем или концертом. Оркестровая яма создана из массива сосны — кстати, при непосредственном участии нашего главного дирижера Владимира Понькина (он не только музыкант, но и краснодеревщик).

При огромной сцене шириной в 14 м у нас всего 500 мест, потому что нет балконов — от них отказались, чтобы сохранить исторический фасад дворца. Благодаря этому сохранится специфика камерного театра: эффект присутствия, а не наблюдения.

При реконструкции использовались лучшие материалы: например, наши кресла из Италии и Испании заказаны на фабриках, которые делали мебель для «Ла Скала». Это акустическая мебель, специально рассчитанная на оперные спектакли.

О НАЗВАНИЯХ ЗАЛОВ

— Да, каждый зал и даже каждое фойе мы назвали в честь великих россиян — представителей оперного мира. Новый зал называется «Стравинский». Во-первых, он визуально напоминает стиль «Русских сезонов». Во-вторых, наш театр в 1990 году открылся оперой Стравинского. В-третьих, нигде в Москве имя этого гения до сих пор не увековечено.

Зал, в котором мы работали до реконструкции, будет называться «Белоколонный зал княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой». Именно в этом зале впервые в России выступил Дебюсси, в нем играл Чайковский, пел Шаляпин, выходили на сцену Станиславский, Алиса Коонен и Александр Таиров.

Фойе носит имя Сергея Зимина, создателя первой частной оперы в России. Атриум мы назвали именем Шаляпина. Еще одно небольшое фойе посвятили Модесту Чайковскому, знаменитому драматургу, чья слава утонула в славе гениального брата. Два репетиционных зала назовем в честь моих учителей, народных артистов Георгия Ансимова и Матвея Ошеровского.

Одновременно с театром откроется музей оперы: там мы будем экспонировать эскизы Федора Федоровского, рабочие клавиры первого русского оперного режиссера Петра Оленина, личные вещи Елены Образцовой, Галины Вишневской, Мстислава Ростроповича. Дочь Образцовой подарила нам рояль и мебель из ее московской квартиры.

О КУЛЬТУРНОЙ МОСКВЕ

— Имидж Москвы в смысле площадок фантастический. Вообще культура и искусство — это козырная карта и главная надежда нашей страны. Потому что именно культура и искусство являются «несанкционным товаром». И особенно важна в этом смысле опера. Сегодня нет в мире оперного дома, где бы ни присутствовал русский культурный посол. Опера стала очень популярным видом искусства. Раньше говорили, что это элитарное развлечение для небольшого круга ценителей. Сегодня все залы оперных театров Москвы работают с аншлагами, билеты на оперные трансляции в кинотеатрах проданы на много месяцев вперед, в оперу стремятся все драматические режиссеры, все эстрадные звезды.

У человечества проснулась тяга к биологическому, экологически чистому продукту. Опера — именно такой вид творчества. В ней нет химии. Там невозможно ничего скрыть, никого нельзя обмануть. Это чистейшее и честнейшее искусство.

(Ярослав Тимофеев, «Известия», 29.09.15)