О СВОЕЙ КОЛЛЕКЦИИ СТАРИННЫХ ИНСТРУМЕНТОВ

— Я начал заниматься старинными инструментами еще в конце 1970-х, когда впервые услышал подлинные клавишные на Западе. Тогда было плохо с деньгами, к тому же я был «частично невыездным», так что приходилось собирать крохи со своих гонораров. Так я накопил на два клавесина. Это были хорошие копии старинных инструментов.

Вскоре филармония купила первое молоточковое фортепиано, созданное по оригиналам времени Моцарта, и мой интерес стал расширяться от клавесинов к различным видам ранних фортепиано.

Поводом к серьезному собирательству стал для меня случай, произошедший в 1985 году. Когда я наигрался на копиях, решил поездить и посмотреть, сохранилось ли что-то из оригиналов. В Пятигорске мне сказали, что в музее Лермонтова кто-то собирается продавать инструмент, а у музея нет денег его выкупить. Я кинулся в музей, мне дали адрес человека. Но хозяева буквально накануне моего визита разбили весь инструмент, попросту разломали, чтобы внести в дом новую мебель.

ПОЧЕМУ МУЗЫКАНТЫ ПРЕДПОЧИТАЮТ НОВЫЕ ИНСТРУМЕНТЫ?

— И на современной, и на старой скрипке можно играть любую музыку, если, конечно, она из барочного состояния переведена в современное. С роялем иначе. На клавишных инструментах нельзя сыграть музыку более позднюю, чем та, в эпоху которой они созданы. Например, на инструментах XIX века музыка Моцарта не прозвучит или прозвучит не так. Каждый инструмент — лицо своей эпохи. Современные рояли передают облик XX века. На старинных же, аутентичных инструментах музыка XVIII, XIX веков звучит так, как она звучала тогда. Я не хочу сказать «исполняется», но звучит — так же. Инструменты, как зеркало, дают нам возможность ощутить звуковой мир, звуковой идеал той эпохи. Моцарт и Бетховен на современном рояле, даже если мы подстраиваемся под их стили, это всё равно подделка.

О НОВЫХ ТЕНДЕНЦИЯХ В МУЗЫКЕ

— С одной стороны, есть композиторы, возвращающиеся или пытающиеся вернуться к классическим традициям и канонам: например, Павел Карманов, Владимир Мартынов, Арво Пярт, Валентин Сильвестров. Это люди, ощутившие ностальгию и потребность вернуться из авангардного хаоса и разобщенности в мир прочных ценностей. Каждый канон, традиция — это ведь еще и духовное пространство.

Вторая тенденция — превращение шедевров в попсу. Музыка великих композиторов становится жвачкой. Те, кто ее поглощает, уже не понимают, каких феноменальных усилий стоило создание каждого из этих произведений.

И еще одно направление — это музыка для мультимедийных постановок, перформансов, визуальных рядов. На мой взгляд, она заслуживает внимания. Публика, особенно молодежь, с удовольствием ходит на такие постановки из-за того, что они охватывают все органы чувств.

О БУДУЩЕМ МУЗЫКИ

— Музыка должна говорить своим языком. И видимо, это все-таки язык тональности, определенных звуковысотных соотношений. Именно так европейская музыкальная система начала складываться еще в XII веке. Как только связи распались, композитор и слушатель потеряли почву под ногами. Думаю, наступит XXII век, и всё станет яснее. Музыка будет совершенно другая, но какая именно? Может, это будет окрошка из всей существующей музыки. Может, какой-то общедоступный стиль. А может, нечто навязанное сверху, если общество пойдет по пути зомбирования или управления техногенными средствами.

У меня мрачные ощущения по поводу развития общества. Культурная свобода, которую мы все увидели, может оказаться никому не нужной. Европейская культура тоже на ладан дышит. Мы не знаем, что будет дальше, но пока пытаемся сохранить то, что есть и что полюбили. Полюбить — это очень важно. И, кстати, публика, слушающая старинные инструменты, — хоть и немногочисленная, но самая понимающая и благодарная. Потому что она чувствует печенкой, что приближается к истине. Если, конечно, играют хорошо (смеется). 

(Виктория Иванова, «Известия», 26.01.15)