О ПОДГОТОВКЕ К ПЕРЕЕЗДУ КОНСЕРВАТОРИИ

— Буквально несколько дней назад. Теперь мы должны объявить конкурс на организацию перемещения. На сегодняшний день обещано, что здание на улице Глинки будет готово принять нас в конце ноября.

— Мне обещали закончить к августу, но не уточнили, какого года. Чтобы не прерывать учебный процесс, сначала мы перевезем театр консерватории — на это и пойдет первый транш Минкультуры. Тогда сможем запустить в эту часть здания строителей.

О РЕКОНСТРУКЦИИ

— Театр ждет очень серьезная реконструкция. Сейчас он больше, чем Мариинский — 1790 мест. Это, конечно, приятно, но мы сократим количество кресел на 300–350 ради того, чтобы вернуться к уникальной акустике, которая когда-то была лучшей в городе. У нас будет мощная машинерия. В одном театре — не буду говорить в каком — недавно сделали новое оснащение сцены по немецкой технологии. И когда один из занавесов застрял, стали звонить в Германию, спрашивать, на какую кнопку надо нажать. А там ответили: если вы именно про этот занавес, то нажать можем только мы. У нас тоже немцы делают машинерию, но таких проблем не будет. Я уже сказал строителям: давайте сделаем железный занавес, чтобы его руками можно было закрывать и открывать.

О РАЗРУШЕНИИ КЛАССОВ КОМПОЗИТОРОВ

— Этого не будет. Так планировалось на первоначальном этапе. У строителей свои нормативы: столько-то метров должно быть до туалета, столько-то до пожарного выхода. Вот они и спланировали стены исходя из нормативов. Я им сказал, что этого никогда не будет. Историческую память нельзя разрушать.

О МЕЖДУНАРОДНОМ КОНКУРСЕ СКРИПАЧЕЙ ИМЕНИ ЛЕОПОЛЬДА АУЭРА

— Она лежала на поверхности много лет. Фигура Ауэра настолько значима для скрипичного искусства, что все мы испытывали чувство неловкости из-за отсутствия конкурса его имени. Он прародитель всех выдающихся скрипачей ХХ века, в том числе моих педагогов.

С идеей провести конкурс я обращался к разным руководителям, но мне говорили: у вас консерватория Римского-Корсакова, вот вам и конкурс его имени, причем для духовых инструментов. А два конкурса на одну консерваторию — слишком много. В этом году, наконец, комитет по культуре Санкт-Петербурга удовлетворил нашу заявку и выделил деньги. Доступ на все прослушивания будет свободный. Иностранным участникам мы бесплатно предоставляем общежитие. Члены жюри будут работать за символические деньги: я поговорил со всеми, и мы решили, что пусть лучше премии будут побольше.

О СОВРЕМЕННЫХ ТЕНДЕНЦИЯХ В КЛАССИЧЕСКОЙ МУЗЫКЕ

— Вот есть классические режиссеры, а есть поклонники модернизма. Когда я вижу «Евгения Онегина», где катаются на велосипедах или говорят по мобильнику, меня это страшно раздражает. Так и в исполнительском искусстве: конечно, есть много всяких тенденций, но в двух наших ведущих консерваториях — Московской и Санкт-Петербургской — во главу угла ставят классическое образование. В самом названии «консерватория» заложена идея сохранения.

О ПОВЫШЕНИИ ГРАН-ПРИ КОНКУРСА ЧАЙКОВСКОГО

— Если бы можно было купить искусство за деньги, то выстроилась бы довольно приличная очередь. Можно назначить премию в 100 тыс., можно в миллион, но если мы даем такую премию, значит, мы утверждаем: перед нами новый Ростропович или Рихтер. Можем мы так сказать? Нет. Юный лауреат может стать лучше Ростроповича, а может никогда не достигнуть его уровня. Все это отдает купечеством. Купцы могли позволить себе «погулять». А сейчас в экономике складывается такая ситуация, что, наверное, не так много денег в стране, и можно эти 100 тыс. потратить на помощь какой-нибудь музыкальной школе или для увеличения зарплаты педагогов. Вот наша школа-десятилетка находится в аварийном состоянии. Я уже готов объявить клич среди ее великих выпускников, собирать деньги. Но это не так просто: надо открывать счета, создавать фонд, а потом нас обвинят в том, что мы что-то украли. К тому же на конкурсе Чайковского четыре разных жюри по четырем специальностям. Кто будет выбирать одного-единственного обладателя гран-при?

О ЧАСТОЙ СМЕНЕ РЕКТОРОВ В КОНСЕРВАТОРИИ

— Не думаю. Смена ректоров была вызвана разнонаправленными течениями внутри консерватории. Все обострилось в последнее время, когда мы попали в федеральную целевую программу и готовились осваивать миллиарды, отведенные на реконструкцию. Где деньги, там всегда разнонаправленные интересы. Я рад и счастлив, что мне удалось уговорить министра культуры Александра Авдеева, чтобы деньги шли не в консерваторию, а в Северо-Западную дирекцию. Чуть ли не в последний день своей работы он мне позвонил и сказал: «Вы можете спать спокойно». В этот момент представители многих структур, которые тут крутились, стали приходить ко мне, переживать, что-то советовать.

Я собрал всех и сказал: нам делить нечего, мы работаем в одной консерватории. Я хочу, чтобы нас вспоминали добрым словом. Давайте работать спокойно, без интриг. Коридорное радио закрываем. По-моему, я всех примирил. Ни одного письма или доноса за время моего ректорства не было.

О СТАРШЕМ ПОКОЛЕНИИ ПЕДАГОГОВ

— Эти педагоги продолжают работать и готовят себе смену. Вот Слонимский пришел ко мне и сказал: я уже старый, мне нужно взять на кафедру четырех молодых композиторов. Мы так и сделали.

Проблема в том, что пока дорастешь до ставки профессора, жизнь уйдет. А можно пойти в оркестр Мариинского театра и получать хорошие деньги уже сегодня. У нас было совещание с министром культуры Владимиром Мединским по поводу президентских грантов, там были и Валерий Гергиев, и Юрий Темирканов. Я сказал: «Я не против того, что студент второго курса получает у Валерия Абисаловича 80 тыс. Я против того, что профессор, у которого он занимается, зарабатывает в полтора раза меньше».

О ГЛАВНОЙ ЖИЗНЕННОЙ ЦЕЛИ

— Достижение цели — это неправильный подход. Чтобы научиться играть на скрипке, надо быть системным человеком, работать ежедневно. Так я живу с пяти с половиной лет. А цели постоянно меняются. Сейчас моя задача — отработать этот ректорский срок достойно. Не хочу, чтобы вслед мне люди хмурились. Потом, если буду жив, останусь работать на кафедре скрипки.

(Ярослав Тимофеев, «Известия», 25.08.14)