Александр Кан (журналист Би-би-си, автор книг об истории русского рока и джаза): «Для истории "Radio Silence" ключевым моментом был выход в США сборника "Red Wave", выпущенного с подачи Джоанны Стингрей. Никакой серьезной дистрибуции у "Red Wave" не было, ни в какие чарты он не попал, но как политико-культурное событие все же прогремел. Правда, официальными советскими источниками "Red Wave" был принят в штыки. Джоанна получила запрет на въезд в СССР не менее чем на полгода. Но позитивные сдвиги были уже налицо. Осенью 1986 года "Аквариум" уже выступал в "Юбилейном", то есть на огромной официальной арене. В 1987-м на ЦТ уже вовсю шли "Музыкальные ринги". Выходили пластинки "Аквариума" на "Мелодии". "Аквариум" уже был далеко не рядовой группой, а БГ не был рядовым музыкантом».

Борис Гребенщиков : «Это был мой первый выезд за пределы России. Английский язык я знал с отрочества. Свою первую песню в 9 классе я написал на английском. Вопрос акцента волновал, видимо, только меня; остальные уверяли, что им нравится, как я пою и говорю. В итоге я перестал на это обращать внимание».

Артемий Троицкий : «История была очень милой, если не считать одного обстоятельства, которое до сих пор с морально-этической точки зрения мне представляется крайне сомнительным. Когда американцы удостоверились в том, что "Аквариум" в музыкальном отношении группа слабая, они решили, что, чем возиться с разнородным и не очень профессиональным коллективом, лучше иметь дело с его наиболее ценной и конвертируемой частью. Пустить побоку своих старых соратников — это было, скажем так, не бесспорное решение».

Александр Титов (бас-гитарист «Аквариума»): «Сначала Борис съездил в Америку один. Вскоре он поехал в Лондон, где записал демо нескольких песен. Миди-аранжировки звучали немного странно, и наша компания восприняла это неоднозначно. Аргумент группы был "либо все вместе — либо никак". Бориса же звали одного. И его позиция была такая: "В случае успеха это двинет "Аквариум" на международный уровень, и упускать шанс неумно".
 Несколько песен были написаны в Калифорнии, в кресле у бассейна. При всей идиллии окружающей природы и великолепии климата стресс был страшный. Боба постоянно донимали то Кенни, то Айна Майбах (адвокат проекта). Все требовали скорейшего написания гениального материала, чтобы запустить его в стратосферу корпоративными усилиями. Мне было легко, моя задача заключалась в поддержке автора. Я купался, загорал и катался по Беверли-Хиллз на дейвовском "харлее". Для меня это было забавное приключение с минимумом ответственности, поэтому воспоминания мои исключительно позитивны. Помню, например, как я на дне рождения Энни Леннокс, проходившем в доме Мика Джаггера в Нью-Йорке, пел песню "Черный ворон". Удачный выбор! Хорош я был, должно быть, когда утром на выходе ко мне подбежал фанат и попросил автограф, думая, что я — Кит Ричардс».

Кенни Шаффер (пиар-агент Джими Хендрикса, Стивена Тайлера и Элиса Купера): «Я никогда в жизни не мог себе представить, что буду работать с русскими. Был такой эпизод — в 1983 году я застрял в Катманду без денег на обратный билет в Нью-Йорк. Был вариант дешевого перелета с пересадкой в Москве, но я сказал себе: “ни секунды своей жизни не проведу в такой дыре”. Через пару недель я назанимал достаточно денег на билет через Лондон. И представьте себе, как судьба распорядилась: вскоре нашлась девушка, за которой я был готов последовать хоть на Паго-Паго. Всегда находится такая девушка… В этот раз ее звали Марина, судьба свела нас в России, мы дружим до сих пор, а вы можете отобедать в ее петербургском ресторане… Мы встретились в лучшее время для того, чтобы побывать в Москве и Санкт-Петербурге,— в декабре 1985-го. Вокруг нас были люди, которые сильно отличались от того образа, который вдалбливали нам американские СМИ. После полудюжины путешествий в Россию мои рок-н-ролльные корни заставили меня задуматься о том, что будет, если взять лучших местных и лучших наших и заставить их играть вместе. Мы запустили компанию Belka с Виктором Хроленко. Я вытащил Виктора в Штаты — не самое простое дело по тем временам. Компанию мы назвали в честь Белки, по его словам, первой собаки в космосе. Потом, правда, выяснилось, что первой она не была. Но зато первой вернулась на землю живой. Так что название мы оставили. Вращаясь в кругах ВААП, Минкульта, "Межкниги", "Мелодии", я исследовал списки "официальных артистов", потом слушал их кассеты, и от того, что там было, уши вяли. Это было не то, с чем стоило перезапускать советско-американские отношения. Так что я просто вышел на улицу и спросил у людей. И мне сказали: "Гребенщиков". Он сам не верил, что сможет поехать в США. После двенадцати согласований в двенадцати кабинетах, где мне все говорили: "Это же самодеятельность!", я вывез его в Нью-Йорк и Лос-Анджелес и познакомил со всеми — с Лу Ридом, с Игги Попом, с Джорджем Харрисоном, с Фрэнком Заппой, с Томом Петти, с Лори Андерсон и Сюзанн Вегой. Мы представили Бориса боссам шести рекорд-компаний. Мы чуть не подписали контракт с A&M, там, кстати, в одном лобби рядом оказались Борис и Майкл Джексон. В итоге остановились на CBS. Уолтер Йетникофф сказал: «Это рискованная идея, но этим стоит заняться!»

Анна Черниговская (с 1992-го по 1997 год — пресс-секретарь "Аквариума", вдова флейтиста группы Дюши Романова): «В Ленинграде было немного собственническое отношение к “Аквариуму”. “Аквариум” был как Эрмитаж. Его не хотели делить с москвичами, рьяно опекали легенду о “группе, как образе жизни”. Поэтому за Бориса переживали как за члена семьи. Но в целом всем же нравилась ассоциация, что Борис — наш Дэвид Боуи. Представления об устройстве западного мира и шоу-бизнеса и в 1987-м, и в 1989-м были настолько наивные и далекие от реальности, что можно только удивляться бориному терпению, когда все ему высказывали прямо или косвенно свое «фэ», в общем-то на основании знаний о “той стороне мира” на уровне “Рабинович напел”. Когда в июне 1988 года музыканты “Аквариума” встретились с Crosby, Stills, Nash & Yong на концерте, прошедшем в Монреале, и записали песни “Death of King Arthur” и “Китай” Вертинского, все думали, что это демо, и вот-вот все поедут записывать альбом. У остальных музыкантов еще оставалась иллюзия братства: вместе шли к успеху, и, когда успех пришел, должны, несмотря ни на что, его разделить. Только Борис знает, почему это не произошло. Может быть продюсеры были против, может быть самому Борису для англоязычного альбома было интереснее попробовать сделать песни по-новому, с местными, так сказать, музыкантами. Может быть, у него были объективные претензии к техническому уровню музыкантов. Да и к раздолбайству, вежливо скажем, которое именно 1987-88 годы характеризует, да и дальше... Когда совместного прорыва не случилось, каждый обиделся на свое. Одни — на то, что прибыльная серия стадионных концертов на родине была прервана. Другие — что на новый виток их не взяли. А вокруг всегда была масса людей, которые подливали масла в огонь самолюбий. В любом случае, это, конечно, остается скользкой ситуацией, той, которая подвела черту под историей, так скажем, канонического “Аквариума”. Вероятно, если бы Боря меньше верил в свой прорыв на Запад и складывал бы яйца в обе корзины, мог бы сохраниться старый “Аквариум”. А может быть, наоборот».

Кенни Шаффер:  «За день до начала турне в поддержку альбома Борис постучал в дверь моей нью-йоркской квартиры. Я открыл — и увидел его новую стрижку в стиле "милитари". Пропал его "конский хвост", довольно необычная по тем временам и очень узнаваемая деталь. Он постригся и разрушил весь имидж, который мы выстраивали».

Борис Гребенщиков : «По мнению CBS, я зарубил свою американскую карьеру не в последнюю очередь потому, что неправильно повел себя, когда мы выступали на шоу Дэвида Леттермана. Леттерман спросил меня о деньгах, и я сказал, что чрезмерное внимание к деньгам — это то, что сделало скучной большую часть современной американской музыки. Был скандал; но потом мне приносили мешки писем, где американцы благодарили меня за эти слова».

Александр Кан:  «Коммерческий успех был крайне скромным. 198-е место в Billboard — это и близко не было похоже на то, на что они рассчитывали. Да, не сменись босс CBS, ему бы дали второй шанс. А войди он в Top-10, никакой новый босс от него бы не отказался».

Кенни Шаффер : «Альбом продался тиражом 200 тыс. копий — в случае с дебютом совершенно неизвестного артиста это не назовешь полным провалом, согласитесь. Два сингла, "Radio Silence" и "Postcard", вошли в Top-5 альтернативного чарта. Неплохо. Но Боря не чувствовал поддержки ребят из пиар-отдела CBS (кстати, по-английски он говорил лучше большинства из них). И у него не было «конского хвоста».

Константин Эрнст : «С Борей я познакомился в начале 1980-х. И к моменту, о котором идет речь, я уже регулярно общался с "Аквариумом", ушел из НИИ, с улицы пришел в "Видеофильм", новую структуру перестроечного стиля, и снял для них клип "Аэробика" группы "Алиса". Когда стало ясно, что в рамках промотура "Radio Silence" в Ленинград приезжает Дейв Стюарт и группа The Pretenders, а снимает все это (правда, только фрагментарно, для промофильма) режиссер "Парка Горького" и "Горилл в тумане" Майкл Аптед, я предложил "Видеофильму" под мое честное слово выделить мне съемочную группу из шести камер и снять этот концерт. Организация была живая, открытая к нестандартным идеям, так что уже через неделю я расставил эти камеры в комплексе "Юбилейный". Конечно, никаких ПТС у меня не было, снимали мы изолированными камерами, а командовал я ими через уоки-токи. Параллельно какая-то американская группа снимала фильм об истории Дина Рида. Их толмачом и гидом был Артемий Троицкий, который тут же попросил меня сняться в эпизоде. Я должен был быть человеком в джинсовой куртке и с длинными волосами, таким образом изображая на общих планах Дина Рида... Вообще тот концерт был эпохальным событием. Чистая фантасмогория — еще недавно подпольная группа в компании мировых звезд. Для меня фантасмагория была отдельная: меньше чем год назад я сидел в лаборатории за микроскопом, а сейчас руководил съемочной группой, рядом сновала группа Аптеда, я обсуждал с ним наше взаимодействие, здоровался за руку с Дейвом Стюартом из моей любимой группы Eurythmics, обнимал Крисси Хайнд и чувствовал себя героем еще одного фильма, причем не Растиньяком, а Хлестаковым, и только под утро засыпал с мыслью: господи, спасибо, что все это происходит со мной. Спустя полгода "Видеофильм" решил направить музыкальный фильм "Радио тишины" на фестиваль "Золотая роза" в Монтре. Фестиваль проходил рядом с отелем "Монтре-палас", и, конечно, я спросил в лобби, можно ли посмотреть номер, где жил Набоков. Мне сказали, что в номере живут и что стоит обратиться к гостям напрямую — возможно, покажут. Я постучал в дверь, мне открыли, я по-английски объяснил, что хотел бы ознакомиться с последним приютом великого писателя. Попросили подождать. Через некоторое время вышла пожилая женщина, пригласившая меня войти. А дальше мы сидели с ней на балконе, пили чай с вареньем и говорили по-русски. Это была Вера Набокова. На память у меня осталась набоковская книжка с его посвящением жене и собственноручно нарисованной им бабочкой. За что Борису Борисычу отдельное спасибо».

Борис Гребенщиков : «Альбом был начат при старом президенте CBS Уолтере Йетникоффе, с которым у нас возникли отличные дружеские отношения; но, пока продолжалась запись, его "ушли", и новым начальником стал Томми Моттола, у которого были совсем другие представления о прекрасном. История с "Radio Silence" была мягко свернута, а когда я показал им демо второго альбома, мы разошлись в выборе продюсера: я настаивал на Рэе Купере, они предлагали мне коммерческих продюсеров. Мне это было неинтересно, и мы решили не продолжать контракт».

(Борис Барабанов, «Коммерсантъ», 30.05.14)