О НОВОМ АЛЬБОМЕ

- Набор приемов, знакомых ладов, фишек у любого музыканта есть. За основу я брал латинские, кантри и блюзовые приемы. Все это ставилось на собственную мелодическую фактуру, получался симбиоз. Но в конечном итоге все равно невозможно было делать похожее на кого-то конкретно, потому что поп-музыка — это самый сложный жанр. Хорошо, если есть гитарист, который почти как Пако де Люсия, но при этом не копирует его полностью, а делает что-то свое. Мне такого музыканта найти повезло. Это Саша Ольцман, который сыграл все гитары на первой пластинке. Он когда-то работал в группе «Поющие сердца», в которой мой папа был директором и гастрольным менеджером. Саша меня помнил маленького еще, а потом я его случайно встретил, попросил помочь. А он говорит: «Ты не представляешь, я три года просидел в испанском кабаке и так набил руку на фламенко, я тебе точно помогу!» Я обрадовался, но, признаюсь, такого уровня, какой он показал, я не ожидал. Он просто гений. И при этом он фламенко играет, но совершенно по-нашему, по-русски.

О СВОЕМ ТВОРЧЕСТВЕ В МИРОВОМ КОНТЕКСТЕ 

- Мне очень сложно воспринимать в мировом контексте свое творчество. Я все-таки человек сплошных компромиссов. Я воспитан на форматах, на русском радио. У меня на ушах вкусы сограждан. То есть мне иногда приходится где-то жалеть аудиторию, заключать в четыре четверти что-то, что можно было сделать на пять. Или упрощать какие-то вещи. Чуть-чуть отойти в сложный бридж, а потом вернуться к съедобному припеву. Просто чтобы запомнилось.

У меня были попытки, даже довольно успешные для той музыки, которую я делал, выйти на международный рынок. Мы с «Cosmopolitan Life» как-то один раз очень хорошо продались в Германии. Очень хорошо. Но я сделал ошибку, пошел на поводу у немецкого продюсера, который предложил распространять диск по всему миру. В результате большие средства были потрачены на продвижение диска в разных странах. Это было глупостью. Надо было хвататься за ту страну, в которой хорошо идет, и дожимать, а мы этого не сделали. Но мы решили, что это все же нормально, и надо покорять Италию, Восточную Европу, Америку.

Да, тщеславие сыграло свою нехорошую роль. А нужно было стать, скажем, гастролерами одной отдельно взятой европейской страны. И потом уже думать, что делать дальше. Вплоть до выпуска следующей пластинки.

Но что было, то было. Второй раз в эту реку войти невозможно. Вообще у нас с тем альбомом сложно вышло: для интеллектуалов — это поп-музыка, а для любителей поп-музыки — это слишком сложно. Непонятно было, через что промоутировать. Не MTV и не джазовые фестивали, вот что это? Мексиканскую музыку обычно транслируют на радиостанциях, на которых звучит обычный деревенский латино. То есть совсем в жанре, куда ты никак не можешь попасть, потому что ты с акцентом, потому что ты делаешь не совсем, как у них, а нужно чтобы совсем как у них.

Когда я слушаю какое-нибудь мексиканское радио, я понимаю, что я, ребят, по сравнению с вами просто Бетховен, вернее Моцарт, любая моя песня будет по крайней мере чем-то новым для вас. Песня «Остров» должна быть у вас суперхитом, потому что никто из вас такую песню даже приблизительно не придумал. Вы такие предсказуемые все ужасно, вы даже боитесь влево-вправо отклоняться. Но они такие и есть, им не нужна «другая» песня, им нужны свои, чтобы 180-ая была похожа на 179-ую песню. И именно это им нравится, и именно от этого они получают удовольствие.

СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ УХОДИТ НА «ГОЛОС»?

- Мне кажется, что все время! ( смеется ). Я постоянно думаю о проекте. Дело даже не в том, сколько времени уходит на репетиции, а в том, что голова постоянно в процессе. Довольно сложно составить все эти программы, чтобы и номера были интересные, и каждого человека из моей команды в выгодном свете представить.

О МАЖОРЕ И МИНОРЕ

- У нас в стране к мажору очень странное отношение. Это фирменно, это музыкально, это современно — делать грустные баллады в мажоре. «Аэропорт», в принципе, тоже тяготеет к мажору. Но там минорный припев. Если нет минорного припева — все, ничего не получится. А у меня ведь есть песни — «Время последних романтиков», «Игрушки», так там мажор полный. Чистый, фирменный мажор: блюзовые ходы, пониженные ступени, тяготение к каким-то развернутым аккордам. Но такая музыка почему-то у нас в стране не прижилась...

ОБ ИНТЕРНЕТ-ПИРАТСТВЕ

- Как я могу относиться к пиратству? Никак. Да меня это и не должно интересовать. Это вне моей компетенции. Нет, я могу этот ужас испытать, если я уже договорился с выпускающей компанией, а песня появилась еще до выхода альбома. Это, конечно, неправильно — еще подумают, что это я сделал, слил. А у меня договор. А все остальное — не моя забота, а забота выпускающей компании, пусть они переживают.

БУДЕТ ЛИ УЧАСТВОВАТЬ В ТРЕТЬЕМ «ГОЛОСЕ»?

- Сам не знаю, но скорее мне не хочется. Должен быть другой человек, который будет все по-новому делать. Боюсь надоесть, я же сделал в принципе, что мог. Сделал неплохо. Кто-то должен меня сменить. Да и мне морально это тяжело — каждые полгода. Первую половину года Юрмалу готовил, вторую — «Голосом» занимаюсь. А жить когда?

ПОЧЕМУ РУССКАЯ МУЗЫКА ХУЖЕ ЗАПАДНОЙ?

- Этот вопрос, на который я не могу ответить. Я только знаю, что это так. И при этом постоянно говорят: у нас так не могут. А как же мы это сможем, если вы, слушатели, нам этого делать не даете, вы не хотите от нас это слышать? Радио у нас этого не берет. Мы-то хотим делать что-то посложнее — пусть те же три аккорда, но по-другому взятые, нажатые в другом ритме, сделанные в другой гармонии. Но вы хотите слушать то, к чему привыкли. Как мы можем стать звездами, не делая то, к чему вы привыкли? Мы не можем. С нашим умом и талантом сидеть дома и кричать «Я непризнанный гений!» мы отказываемся, ребят. И если вы хотите это слушать, значит, мы используем наши приемы, которые мы знаем, более или менее так перемежая их с вашими, но не унижаясь сильно, что бы вам было понятно.

Вот ты, скажем, инженер. Тебя спросят: ты хороший инженер? А ты такой в ответ: мол, меня просто пока не поняли, поэтому я ничего не построил. Как? Значит, ты плохой инженер. Чем больше ты получаешь, тем лучше ты делаешь свою работу. Поэтому приходится ее делать таким образом.

Это замкнутый круг. Что касается культурных приобретений, то все постепенно, по чуть-чуть: вот эта песня шлягернула, а вот эта нет. На эту ты ничего не потратил, которая шлягернула, она просто выстрелила, а на эту ты потратил восемьдесят тысяч долларов на клип. Ее две недели показывали и все. Зато она в моей жизни есть. Вот такая у меня работа, и есть те пять процентов слушателей, которые обратили внимание на это, — им стало не так грустно, тем, которые понимают. Все-таки есть у нас что-то такое, что-то святое еще. Есть у артиста, понимаешь. Я обязан баловать этих людей, неокупаемых, хотя мне это стоит денег. Но я окупаю это какими-то другими вещами. Вот и все. Песней про шофера, например.

ГДЕ ВИДИТ СЕБЯ ЕЩЕ ЧЕРЕЗ 25 ЛЕТ?

- Не знаю. Главное, чтобы не в гробу.

О ДОЧЕРИ

- Я помню себя в 15 лет, я был уверен в том, что я умнее родителей. Мол, тут мне помогите, а дальше я сам. Она абсолютно такая же. Я, знаете, так хотел сына, а получил дочь, со всеми теми способностями, которые мне хотелось бы видеть в сыне. И, может, это лучше, чем если бы родился сын, но с другим складом характера, ума и так далее. В то же время я очень за нее беспокоюсь, потому что вижу в ней все-все те же самые комплексы, какие-то опасные рифчики, на которые она по жизни может наскакивать. Ее открытость, ее сердечность, ее отношение к людям, ранимость, постоянное творческое состояние, состояние жизни в придуманном мире.

Все это сложно и опасно, и для девочки даже опаснее, чем это было для меня, для мальчика. К чему все это приведет, я не знаю, не знаю, кем она станет, какую карьеру выберет. Быть может, она вообще не будет музыкантом. У нее ведь вообще очень мощные литературные способности. То, что она пишет тексты, это одно. Но она же еще пишет прозу, меня даже специально вызывали в школу ее педагоги, говорили, что ей следует плотнее заниматься литературой. У нее талант, она может начать писать серьезно уже скоро. Опять-таки по-английски. Тяжело это пережить. Я сам человек, работающий со словом и хорошо знающий литературу и историю. Она не может в тонкостях понять, что делаю я, а я не могу в тонкостях понять, что делает она. Это не очень...

СЛЕДИТ ЛИ ЗА ПОЛИТИКОЙ?

- Ну да, я же взрослый человек. Вот, например, Украина — очень важная для меня страна. Мне, конечно, страшно за то, что там происходит. Но политика — это очень долгий и серьезный разговор. Еще больше, наверное, чем мы с вами проговорили.

(Андрей Коняев, lenta.ru, 07.12.13)