(О СВОИХ МУЗЫКАЛЬНЫХ ПРИСТРАСТИЯХ)

«Как таковой исторической границы для меня не существует. Я не могу сказать, что, допустим, Щедрин — еще «мой» композитор, а вот Шнитке — уже нет. Поскольку определяющим является, как вы могли понять, не имя, а продукт. Кстати, я с удовольствием играл до какого-то момента музыку Родиона Щедрина. Но в последнее время — где-то после Четвертого фортепианного концерта — он, по моему убеждению, стал все дальше уходить от живой эмоциональности. Шнитке же не играю хотя бы потому, что это, так сказать, сфера влияния Владимира Крайнева: Альфред посвящал свои сочинения именно ему. Зато я исполнял, например, достаточно радикальное по языку сочинение — концерт болгарского композитора Минчева, и делал это с удовольствием, потому что оно буквально кипит эмоциями».

(О СОВРЕМЕННЫХ КОМПОЗИТОРАХ)

«Что отвращает от большинства ныне живущих композиторов, — их, простите меня, чудовищная настырность. Россия буквально кишит сочинителями, которые ходят с утра до вечера с портфелями, до отказа полными нот, и суют эти ноты кому не лень — лишь бы прозвучало. Однажды эта бесцеремонность переполнила чашу моего терпения. Во время моих гастролей в Петербурге один тамошний композитор прямо-таки всучил мне свои сочинения — сонату и концерт. Я приехал в Москву, добрался до дома, зажег камин — погода была плохая, — поставил ноты на пюпитр и попробовал сыграть. Это оказалась такая немыслимая чепуха, что я, раздраженный и музыкой, и скверной погодой, и напором просителя, швырнул ноты в камин! Прошло недели две — раздается телефонный звонок: Николай Арнольдович, когда вы будете исполнять мои сочинения? Отвечаю: никогда! Композитор изумлен, он в Петербурге известное лицо и привык совсем к другому обращению. Объясняю: во-первых, ваша музыка не укладывается в мои репертуарные планы, а во-вторых, она мне просто не понравилась. Он: ах так, тогда прошу вас отдать мне ноты... И тут мужество мне изменило, я не посмел открыть ему страшную правду: извините, говорю, у меня сейчас ремонт, ноты в беспорядке: Думал, он отстанет. Ничуть — этот господин звонил раз восемь или десять. В конце концов я сказал ему открытым текстом: перестаньте звонить, я ваше сочинение сжег, и вообще... Короче — да простится мне, грешному, — послал его очень далеко. На моем условном языке это называется «отправить в пешее эротическое путешествие». С тех пор, когда композиторы обращаются ко мне с просьбой посмотреть их сочинения, я предупреждаю о двух условиях. Первое — что вручаемый мне экземпляр не единственный, а второе — что я взял за образец систему работы американского консульства при принятии им заявки на визу: там проситель дает подпись, что не будет звонить и справляться о ходе дела, в противном случае его немедленно выкинут из компьютера. Если сочинение мне подошло, говорю я автору, вы увидите его название в афишах».

(«Труд», 08.08.11, последнее интервью пианиста)