МИХАИЛ БОЯРСКИЙ: "КОГДА БЕРУСЬ РАССУЖДАТЬ НА ТРЕЗВУЮ ГОЛОВУ, СЛОВНО ТУПЕЮ"

(СКРИПИТ ЛИ ЕЩЕ ПОТЕРТОЕ СЕДЛО)
"Что ему остается? Седок, правда, за последние пятьдесят девять с хвостиком лет малость пообносился, но тут ничего не попишешь. Приходится утешаться воспоминанием, каким лихим наездником он был прежде".
(О ДЕТСТВЕ)
"Откровенно говоря, я рос полным балбесом, чуть что, бежал к пацанам во двор, пропадал там круглыми днями, пытался отлынивать от школьных уроков и прочих занятий, как только мог. Правда, получалось не всегда. Мама всерьез рассчитывала вырастить из меня профессионального музыканта и заставляла подолгу разучивать гаммы, разбирать диезы и бемоли. Сперва пианино у нас не было, и я "играл" на клавиатуре, нарисованной на листе бумаги. Потом взяли прокатный инструмент. Тут и начались настоящие мучения. Немного спасало, что и моя любовь Таня училась игре на рояле. Она мечтала стать пианисткой и горько плакала, когда что-то не получалось. А я думал: чего ревет, дуреха? Радоваться надо, не будет музыкантшей! На вступительных экзаменах в школу для особо одаренных детей (так она тогда называлась) я набрал равное количество баллов с девочкой по имени Жасмин. В спорных ситуациях приемные комиссии почему-то всегда предпочитали мальчиков, вот и в тот раз выбрали меня. Я расстроился, предпочел бы, чтобы взяли девчонку".
(МЕЧТАЛ ЛИ В ДЕТСТВЕ СТАТЬ МУШКЕТЕРОМ)
"Нет! Вот каким-нибудь Орлиным Глазом - другое дело. У меня был самодельный нож, копье, рогатка, покрытая лаком... Умолял родителей купить мокасины, но откуда они взялись бы в советской стране? По субботам в амбаре смотрел кино, клуб в деревне еще не построили. В воскресенье ходил с мужиками в баню, учился париться по-черному. За моющимися бабами в окошко подглядывал. Те верещали, а я чувствовал себя героем".
(О МУЗЫКЕ)
"Я влился в уже существовавший коллектив под названием "Кочевники". Ребята пришли в нашу музыкальную школу на прослушивание. Принесли аппаратуру, установили в актовом зале и начали играть. До того я никогда не видел настоящих электрогитар. Конечно, обалдел. Стоял с открытым ртом и слушал. Ко мне подошел ударник и спросил: "Нравится? Приходи к нам, сам попробуешь". Я взял с собой друга, соврав, что он басист. Нас протестировали и приняли в группу. "Кочевники" перестали выступать лишь год назад. Долго продержались. Но уже без меня".
(О ТОМ, КАК ЕГО ВЕРБОВАЛ КГБ)
"Это уже потом, в театре! Вызвали в какую-то потаенную комнатку в жилконторе и стали покупать. Дескать, у вас с квартирой проблемы, зарплата маленькая. Мы поможем, но и об ответной услуге попросим. В стране полно врагов, а вы с разными людьми общаетесь, вот и записывайте, что они болтают. Раз в месяц будете докладывать. Чувство брезгливости возникло. И к себе, и к тем, кто сделал это предложение. Я ведь понимал, что никакие они не патриоты. Так родину не спасают. Прикинулся дурачком, стал плести, что ничего не могу запомнить, кроме текста. Потом, дескать, я пьяный всегда, что-нибудь ляпну по глупости, вас подведу, "органы" дискредитирую. Видимо, хорошо вжился в образ, сыграл убедительно, раз поверили и отстали. Зато узнал, кто в театре стукачи. Некоторые имена мне назвали, про других сам догадался".
(ПРАВДА ЛИ, ЧТО НА СЪЕМКАХ ПЕРВЫХ "МУШКЕТЕРОВ" ЕГО ЧУТЬ НЕ ЗАКОЛОЛИ)
"Тут больше легенды, чем правды. Я уже сам запутался, не знаю, чему верить. Будто бы травму нанес Боря Клюев, игравший в том фильме Рошфора. Случайно проткнул мне шпагой небо, и укол, как потом рассказывали врачи, мог оказаться смертельным. Но я ничего такого не помню. И мама, кстати, не прилетела на съемки во Львов, чтобы меня спасать. Значит, реальной угрозы жизни не было".
(ОБ АКТЕРСТВЕ)
"Когда берусь рассуждать на трезвую голову, словно тупею. Смотрю и не вижу ничего вокруг, не могу понять, что мною движет, для чего совершаю те или иные поступки, зачем живу. Иногда даже думаю, что всю жизнь занимался не своим делом. Может, стоило не лицедействовать, например, сидеть над микроскопом и скрупулезно рассматривать мельчайшие капельки ДНК. Я ведь мужик дотошный, копать люблю, а дорыться до сущности человека сложнее, чем сделать какое-нибудь физическое открытие. Понимаете, нельзя жить понарошку. Вы в начале разговора про скрипящее седло спросили. Актерство - это игра, а вот если бы мне сейчас позвонил Владимир Путин и сказал, скачи-ка, Миша, с секретным пакетом к Бараку Обаме, но учти: от тебя зависит судьба нашей страны. Да я бы в лепешку разбился, по дну Атлантический океан перешел, но выполнил бы все в точности и в срок. Я солдат хороший. Когда есть четкий приказ, готов ради Родины сделать что угодно. Потом и помирать нестрашно! На миру, как говорится, и смерть красна. Но это все мечты, мечты..."
(О БРЕННОСТИ БЫТИЯ)
"Сказать, что примиряет меня с мыслью о бренности бытия и неизбежностью исхода в мир иной? Сознание, что стану ближе к Богу и к маме. Когда она умерла, кладбищенских дел мастера предложили купить так называемый перспективный участок с местом еще для одной могилы. Я знаю: мы с мамой обязательно будем лежать рядом..."
(О ВОПРОСАХ ПРО МУШКЕТЕРОВ)
"Если бы только знали, как я устал от бесконечных вопросов про трех мушкетеров! Уже и книжки про наши фильмы написаны, и интервью столько роздано, что Дюма должен от зависти в гробу извертеться. Речь о том, что мне рассказывать особенно нечего. Я и сниматься в той картине не хотел. У меня была такая малина в театре, работа с Фрейндлих, Петренко, Равиковичем, Солоницыным, другими мастерами, а тут какое-то костюмированное кино про французское средневековье, длительные экспедиции на съемки... Я играл по тридцать спектаклей в месяц, практически каждый вечер. Владимиров спросил: "Как мне тебя отпустить, Мишка? Кем заменить? Если хочешь, снимайся. В свободное от работы в театре время". Тем не менее я извернулся и прикоснулся к роману Дюма. Целиком его заслуга, что фильм смотрят. История ведь на вечные времена. "Один за всех и все за одного". Что может быть прекраснее?"
("Факты и комментарии", 06.02.09)

Последние новости