Пресс-показ оперы "Распутин" современного американского композитора Джея Риза состоялся 29 октября в театре "Геликон-опера". Режиссер-постановщик спектакля — Дмитрий Бертман. Музыкальный руководитель и дирижер — Владимир Понькин. В главных партиях выступили Николай Галин (Распутин), Василий Ефимов (Князь Феликс Юсупов), Николай Дорожкин (Царь Николай), Наталья Загоринская (Царица Александра Федоровна), Михаил Давыдов (Князь Дмитрий Павлович), Михаил Вербицкий (Доктор Сокольский), Мария Лиепа (Княжна Ирина Юсупова), Андрей Серов (Генерал Жевадов), Михаил Лавров (Ленин). В российскую столицу прибыл и сам композитор. Дмитрий Бертман и Джей Риз познакомились 14 лет назад, когда композитор, участвовавший в жюри конкурса Александра Скрябина, подарил клавир российскому режиссеру. Бертман принялся искать людей, которые могли бы помочь с постановкой, но не нашел, и, как он называет событие сам, "премьера первой американской оперы в России" отложилась на 14 лет. В Америке сочинение, посвященное Беверли Силлз, было впервые показано в 1988 году в New York City Opera.
Сюжет оперы связан с переломным моментом российской истории, и жанровые аллюзии тут не меньше, чем в случае с "Борисом Годуновым" М.П.Мусоргского, а исторические (Первая мировая война и революция) - и того круче.
И режиссер, и композитор подчеркивают, что в основе спектакля — реальные факты, почерпнутые из дневников Юсупова, царицы Александры Федоровны, дочери Распутина Матрены, жившей в США и работавшей дрессировщицей тигров, и др.
Несмотря на то, что эмоциональная оценка постановки может быть совершенно разной, сам спектакль, так же, как и опера, продуман и целостен. "Эта опера мне действительно понравилась по музыке, потому что в ней есть самое главное — драматургия", - заявил Дмитрий Бертман на пресс-конференции. "Грандиозным драматургическим ходом" назвал он работу автора с тональной и атональной музыкой — первая является "лицом" царской семьи, вторая рисует "новый мир", представленный не только Лениным, но и темными хлыстовскими сектами, и даже светлейшими князьями, почти готовыми к государственному перевороту. Может быть, целостности призвана была способствовать и тембровая драматургия, о которой говорил Дмитрий Бертман, но без партитуры на руках вычленить ее не удалось — так же, как, возможно, и многие другие находки композитора, она потонула в невнятном акустическом пространстве зала и виртуозной, но невнятной игре оркестра.
Джей Ривз, несколько раз подчеркнувший гениальность Дмитрия Бертмана и данной постановки, назвал ее отличием от нью-йоркской "большую приближенность к русской стилистике". Видимо имелись ввиду такие подлинные исторические моменты, как, к примеру, печатание царем фотокарточек. "Это постановка моей мечты", - говорит композитор.
Музыкальный язык произведения универсален — здесь нет никакого "лубка", лишь изредка звучат реверансы в сторону П.И.Чайковского или "Боже, царя храни". Оркестровые и вокальные партии сложны, требуя от исполнителей доли виртуозности. Более-менее справиться с задачей смогла только Наталья Загоринская. Хорошее впечатление оставил также Николай Дорожкин, однако у него и партия была "поспокойнее". Полноте восприятия не способствовала дикция остальных артистов, столь же невнятная, как и игра оркестра. Обидно, что эта тенденция сохранялась даже в эпизодах с речью, которых тут немало.
Главным связующим символом спектакля в версии "Геликона" являются яйца. Или мировое яйцо — если принять во внимание идеи универсализма и повторения, которые воплощают постановщики. На яичную тему призван настроить буклет, выполненный в форме модного нынче символа яйца Фаберже. Опера открывается оргией хлыстовцев с накладными сиськами, яйцами и письками — они сначала вылазят из бутафорских яиц, а после проповеди Распутина устраивают свальный грех на двадцать тактов, который срамно описывать. Во второй картине яйца половые превращаются в яйца Фаберже, украшающие двор аристократии. Затем одно из яиц перенимает функцию колыбельки юного монарха, царевича Алексея. В кабаре яичные декорации приобретают оттенок черного жемчуга — агрессивно-порнографичный мир под стать затянутому в черный прозрачный латекс Князю Юсупову с повадками портовой шлюхи, хватающей вырядившихся лебедями трансвеститов за яйца. Под всеми этими культурными слоями начала прошлого века ворочается детской каруселькой подставка-макет "основы мира" - ненадежная картонная кассета для яиц, куда все эти "фаберже" устанавливаются и где происходят основные события. Второе действие открывается картиной "вылупившихся птенцов": там, где стояли яйца, валяются и стонут в изнеможении дамы — в очередь к Распутину. На закусь: завтрак с царицей, которая в прострации не может расколотить яйцо — Распутин, сожравший за это время штуки три, "лопает" и Александру Федоровну. Ну и, естественно, из яйца в конце вылупляется новый народный лидер — Ленин. Из красного яйца, конечно. Окруженный, как и Распутин, последователями, но на сей раз лишенными половой принадлежности. И все начинается с начала. С мирового яйца. Борьба голубых аристократов с мужиком-натуралом приводит к победе бесполых коммунистов — впрочем, после всех похотливых стонов, сопровождающих оперу, жесткий строгий механический коллективный танец "нового мира" воспринимается с облегчением.
Как всегда в "Геликоне" на высоте визуальные решения — и пространственные, и цветовые (сценография и костюмы — Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева, художник по свету — Дамир Исмагилов).
Сложно сказать, к какому жанру отнести новую постановку театра. Для Дмитрия Бертмана это трагедия. В музыке, да и в спектакле — характерные для "Геликон-оперы" черты трагифарса. Беготня князьев с пистолетом за Распутиным вообще напоминает комиксы. Но и трагедия, и черная комедия должны воздействовать катарсически. Здесь же этого не случилось, и причиной тому то ли исполнение, то ли постановка, то ли, несомненно, грамотно написанная, но не близкая сюжету музыка.
Премьера оперы состоится в "Геликоне" 1 октября.
Мария Зуева, InterMedia