АЛЕНА СВИРИДОВА: "Я НЕ МОГЛА ВЛЕЗТЬ В ШКУРУ СТАШЕВСКОГО"
"На рассвете человек наиболее откровенен. Днем он достаточно агрессивен, чтобы выжить. Вечером ему постоянно хочется казаться лучше, чем есть на самом деле: романтичнее, глубже, чувствительнее. "Настоящая любовь — всегда трагедия… Все сказки заканчиваются на том, что они поженились, история умалчивает, что было с ними потом". А на рассвете ты устаешь от этих всех масок, собственно говоря, ты становишься сам собой. И на рассвете как раз и хочется рассказать о чем-то самом сокровенном, чего бы ты никогда не сделал днем или вечером. Этим я хотела показать такую степень доверительности, в данном случае к слушателям".
(ОБ ИДЕАЛЕ)
"Когда достигаешь идеала, следующий шаг — идеал должен умереть, разрушиться, и все начнется сначала. Поэтому идеала достигать не нужно! Я все время привожу в пример группу Manhattan Transfer. Они стали петь идеально, лучше этого трудно себе представить в этом жанре — просто боги. И после этого перестали быть интересны! Всегда должен быть люфт, ощущение, что можно еще лучше. А когда ты понимаешь, что лучше уже нельзя, на этом все и заканчивается".
(О ЛЮБВИ)
"Во-первых, вообще все песни — о любви или ее отсутствии. О любви к партии, к Родине, к лесам, полям, к разгульной жизни. А настоящая любовь — это, конечно, не одни розы, но и шипы, подводные камни, очень немногим удается проплыть всю дистанцию вместе. Скажем, это величайший дар и величайший талант. Настоящая любовь — всегда трагедия, и на этом построено все искусство. Все сказки заканчиваются на том, что они поженились, история умалчивает, что было с ними потом".
(О РАБОТЕ НАД АЛЬБОМОМ)
"Я получала колоссальное удовольствие. Так сложилось, что ребенка с мамой я отправила на все лето в Крым, осталась одна-одинешенька, и с утра до ночи я проводила там время. Домой приходила, валилась, и потом обратно ехала в студию. Больше ничего не происходило, только я была в какой-то там нирване, постоянно такая отмороженная, но было абсолютное кристальное видение, что нужно делать. Полное единение с аранжировщиком. Мы как будто сели на одну волну, мы ее поймали, мы на нее настроились, ничто нам больше не мешало. И не было желания все улучшать, как обычно это бывает. Напишешь песню, а потом начинается — так, вот это надо переиграть, а тут бы хорошо перепеть, а тут еще что-то. И процесс становится бесконечным. В этот раз сделали быстро, и потом я слышу и понимаю, что не надо, больше ничего не нужно — ни прибавить, ни убавить, ни перепевать. Вот так надо, так это хорошо. Честно говоря, у меня первый раз такая ясность мысли. Обычно я склонна к гораздо большим сомнениям и постоянному улучшению".
(ПОЧЕМУ НЕ СТАЛА ВЫПУСКАТЬ УЖЕ ЗАПИСАННЫЙ АЛЬБОМ)
"А тот остался не у дел. Я потом послушала... Часто, конечно, бывает у артиста, что мы не всегда объективны. Нам всегда нравится новое, новое лицо нам нравится гораздо больше, чем старое. Может быть, нужен уже мне какой-то консилиум, потому что я не в состоянии уже оценить, хороши или плохи те песни. Они уже так долго жили без альбома на живых концертах, что, в общем, я как-то потеряла энтузиазм. Я либо их пока оставлю, и у меня будет шанс выпустить следующий альбом, может быть, какую-то найти свежую стилистику. Я каюсь, эти предыдущие пять лет меня немножко не сломали, но нагнули. Нагнули в том смысле, что это была постоянная борьба с радиостанциями: "Неформат, сложно, давайте проще". Нате проще. "Еще проще"... И начинается вот это: "Чего изволите?" Начинается: "А давайте гитару перепишите". Переписываем гитару. "А теперь вот это перепишите"... Какое-то такое мурыжение. Потом ты не дозваниваешься до программного директора. Ты месяцами ходишь туда. И в какой-то момент я так от этого устала! У меня даже было такое состояние, что я вообще перестала писать музыку. Я даже как-то музыку разлюбила. У меня было такое ощущение, что меня предали. Что я пишу-пишу, хожу-хожу, и все это — лбом в стену. У меня уже не лоб, а вот такая просто огромная шишка, которой я долблюсь-долблюсь. Я тогда написала книжку, то есть пошла "налево". Написала книжку, сыграла в кино, написала музыку к кино. Энергию направили в другое русло. Но потом, прямо скажем, наигралась я там. Все-таки я музыкант. Такая это данность. Я поняла: я музыкант! Открылось какое-то дыхание, я на все плюнула и получила большое удовольствие от возвращения в "лоно семьи".
(ПОЧЕМУ НЕ ДЕЛАЛА СОВМЕСТНЫХ ПРОЕКТОВ С БОГУШЕВСКОЙ)
"А я не думаю, что нужно делать что-то вместе с Богушевской. Надо делать что-то как раз с людьми, наиболее от тебя далекими. Вот это будет интересно. Я бы, например, с какими-нибудь отвязными рокерами сделала. Либо сделать какую-нибудь хип-хоп-версию на "Розовый фламинго". Причем чтобы жгли. Я даже не знаю с кем, надо подумать. А так — масло масляное".
(О СОВМЕСТНЫХ ПРОЕКТАХ)
"Сейчас Маршал мне предлагает спеть вместе. У него уже есть одна песня, где я ему написала текст, когда ему было 33 года, — текст от лица 33-летнего мужчины. Я очень прониклась этим ощущением, влезла в кожу мужскую и написала абсолютно мужской текст. Маршал чуть ли не рыдал: "Как?! Это то, что я чувствовал!" А я не знаю как. "Утоли же, осень, все печали" она называется. У меня действительно было полное ощущение, что я Маршал, что я мужчина 33 лет и я писала вот этой рукой. Не придумывала, а реально, как в кино, вдруг стала другим человеком. И потом после этого мне позвонил Айзеншпис и попросил писать для Сташевского. Я подумала и отказалась, потому что я не могла влезть в шкуру Сташевского. Я не знаю, что это, я не вижу образа. Я не понимаю, что мне на себя надевать. Я поняла, что не смогу от его лица его, потому что я его не чувствую. Я могла бы написать песню для Преснякова-младшего. "Пресного" хорошо чувствую".
(О ПУГАЧЕВОЙ)
"Мы общаемся очень мало. Но, кстати, на тему нового альбома мы общались, и она очень позитивно к нему отнеслась. Она взяла его на радио "Алла", кстати, первая из радиостанций поставила в эфир и дала несколько советов по поводу очередности песен, постановки и вообще. Отнеслась к нему очень положительно. Я позвонила: "Алла Борисовна, мне нужен ваш совет". Она говорит: "Приезжай". Прихожу к ней домой, мы посидели, она прослушала его весь целиком, некоторые песни по несколько раз, писала на карточках это все. Я ей за это благодарна".
("Взгляд", 05.02.08)