"Центрполиграф". Книга вышла в свет зимой.
Шаганов все-таки чрезвычайно везучий поэт-песенник. Вот как так могло получиться, что неумелые школярские строки "заколочено накрест окно, молчаливо, убого убранство, но зато старым стенам дано мерить душу с простым постоянством", смысл которых автор, боюсь, не сможет объяснить и после литра водки, стали классикой российского хард-н-хеви? Вопрос перейдет в разряд почти неразрешимых, если добавить, что такой текст пел рано полысевший человек по имени Дмитрий Варшавский, и голос его при этом не сильно отличался от рева циркулярной пилы. Но вот поди ж ты! Угадали, повезло со временем — и мужчины в дурацких цветных лосинах, певшие корявые сказочные тексты, вошли в историю российской музыки. И автор "Владимирской Руси" "Черного кофе" Александр Шаганов вместе с ними. Потом Шаганову повезло с соавторами и исполнителями. Романтичный Дима Маликов, пафосный Александр Иванов, широкий и надежный Николай Расторгуев, непростой бойз-бэнд "Иванушки International" — все они подстраивали шагановские "как мне хочется сберечь теплоту наших встреч", "тоже является частью Вселенной", "допоздна веселие, а завтра на завод" и "ты стоишь и ждешь, и намокло платье" под свой лад, а композитор Игорь Матвиенко сооружал для них крепкие, веселые и понятные народу мотивчики. И вот так смотришь на напечатанные строки "Поле, гуляй! Пламя, пылай! Револьвер, давай стреляй! Любо-любо, братцы жить, не приходится тужить!" - и думаешь: что за шумелка-пыхтелка такая? А потом припомнишь мелодию Матвея и гимнастерку Расторгуева — и пыхтелка уже кажется произведением какого-никакого, а искусства.
Чуть хуже обстоят дела, когда Шаганов пытается творить что-то без соратников. Однажды Александр запел — и в памяти благодарных поклонников на века останется, пожалуй, лишь трэш-строчка "она была в постели кошкой, точней, котенком трех недель". Теперь Шаганов написал книгу, где стихам отводится приложение в конце тома, а основную часть составляют прозаические зарисовки. От текстов песен они отличаются в основном тем, что их никогда не споет Николай Расторгуев, а без этого, как мы выяснили выше, шагановские опусы сильно проигрывают. Автобиографические главки, не скрепленные хронологией и не особо внятно объясняющие читателю, кто все эти люди, ставшие действующими лицами книги "Я Шаганов по Москве", станут увлекательным чтивом только для самих героев повествования. Ну и, возможно, поклонникам авторского стиля Александра Шаганова, в котором он сам, вероятно, видит что-то есенинское, а на языке у рецензента вертится термин "крестьянский гламур". Через все эти "бражничал и куражил", которые автор всегда употребляет вместо "бухал и дебоширил", продираться не то чтобы сложно, но как-то скучно. Автор, давно зарабатывающий на жизнь писательским трудом, пишет почему-то в одном-единственном стиле — добродушном и улыбчивом, но, увы, совершенно безжизненном и неостроумном. К тому же Шаганов обходит острые углы — или они просто не могут возникнуть в столь инфантильной языковой среде: "Поезда — отдельная история. Сколько их было в моих путешествиях? Вагоны купейные и плацкартные, СВ и не очень. Вокзалы больших городов и полустаночки полузабытые среди ковылей да колокольчиков…". Как говорится, рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучики, только старика Ромуальдыча с портянкой не хватает. Несколько попадающихся в книге интересных баек и поэтическо-политическая строка "разухабилась разная тварь", пожалуй, не компенсируют читателю той тоски, в которую вводит его многословная демонстрация почвеннических радостей Александра Шаганова.
Алексей Мажаев, InterMedia