(О СЕМЬЕ)
"Я с детства был обособлен и от великой фамилии Бондарчуков, да и от московской действительности в целом. Мне было четыре или пять лет, когда мы всей семьей — отец, мама и я — уехали в Швейцарию. Там провели шесть лет и вернулись только в 1995 году. Сначала вдвоем с мамой — отец еще какое-то время оставался в Европе, а потом и он подтянулся. Хотя он настолько мобильный человек, что про него можно сказать так: он живет нигде и везде одновременно".
(ПОЧЕМУ НЕ ВЗЯЛ ФАМИЛИЮ БОНДАРЧУК)
"Когда мне в первый раз задали подобный вопрос, я, помню, даже растерялся, не знал, что отвечать, — а какая же у меня должна быть фамилия? Конечно, отцовская, это не обсуждается. Я понимаю, мама оставила свою девичью фамилию. Но у нее папа — Бондарчук, а мой папа — Крюков. Поэтому и я тоже Крюков. <…> Да я как-то не замечал своей принадлежности к этому клану. Я — Крюков, жил в Швейцарии. Да и сейчас не особо об этом думаю. Даже мои старинные приятели не знают, что я имею отношение к фамилии Бондарчук. Хотя в последнее время мы, все родственники, очень сплотились. У нас и дачи рядом, Федя живет совсем неподалеку, и мы любим собираться нашей большой семьей".
(О СЕРГЕЕ БОНДАРЧУКЕ)
"Каким он мне запомнился? Задумчивым и слегка отстраненным человеком. Может, потому, что я наблюдал его в тот период, когда "заблокировали" фильм "Тихий Дон", и у него в жизни будто все пошло прахом — к творческим проблемам добавились болячки… И хотя при моем появлении он всегда становился веселым и открытым, я, даже будучи совсем маленьким, постоянно ощущал, что Сергей Федорович — человек "сам в себе". Мне казалось, что у него столько мыслей, что он их даже озвучивать не хотел — все равно процентов шестьдесят никто бы не понял. <…> …Для меня он был просто дедушкой. Я видел только, что все в семье его безумно любят, и я его безумно любил. О том, что он великий человек, даже не задумывался".
(О СВОЕЙ ПЕРВОЙ ПРОФЕССИИ)
"Мой отец занимался геммологией, благодаря ему и я подался в эту область. Нет, отец мне ничего не советовал, но поскольку я постоянно лез в его дела, мне очень хотелось освоить его специальность — чтобы разговаривать с ним на одном языке. Учился я в Москве, в представительстве Американского геммологического института — самого влиятельного в мире в области оценки драгоценных камней. И через два года, как и планировал, получил диплом. В нашей группе я, конечно, заметно выделялся: обычно в этот институт идут люди опытные, которым лет по сорок-сорок пять, проработавшие с драгоценными камнями не один год. Хорошо, что вся документация отсылается в Америку по почте и никто, видимо, не обратил внимания на мой, скажем так, юный возраст".
("Атмосфера", ноябрь 2005)