Норвежский пианист Лейф-Ове Андснес выступил в Большом зале консерватории вместе с Российским национальным оркестром п/у Михаила Плетнева 20 марта. Этот концерт стал кульминацией фестиваля 'Приношение Святославу Рихтеру' - он проходил в день рождения выдающегося пианиста. В программу вошли одни из самых популярных произведений жанра фортепианного концерта - концерт Эдварда Грига и Второй концерт Сергея Рахманинова, произведения близкие, отражающие красоту Родины через приму личного мироощущения художника. Высказаться обстоятельно в этот вечер удалось даже ведущему - Святослав Бэлза подробно поведал слушателям о разносторонних увлечениях Рихтера, о его отношении к творчеству композиторов, чьи произведения звучали в концерте. В частности, с Григом был знаком отец пианиста - Теофил Рихтер. Сам Святослав Рихтер считал фортепианный концерт норвежского композитора 'превосходной музыкой' и ценил его 'за отсутствие слащавости, за суровость и мужественность'.
В зале (на балконе) собралось так много народа, что корреспонденту InterMedia не удалось по достоинству оценить творение одного великого норвежца в исполнении другого, молодого и талантливого. Стоя на самом верху балкона в дверном проеме не слышно всех тонкостей фортепианного исполнения, заглушаемого басами и окутываемого туманом 'проваленных' скрипок и альтов (создавалось ощущение прослушивания в режиме 'моно' с одним наушником в ухе).
Манера исполнения Андснеса действительно по-северному 'прохладная', но это именно 'cool', а не 'cold'. Дар молодого пианиста - дар лирика, его амплуа - камерная музыка, что, кстати, касается и фортепианной стороны таланта Михаила Плетнева, стоявшего в этот вечер за дирижерским пультом. Начальный пассаж концерта Грига прозвучал несколько непривычно - без увесистого падения с 'точкой' на каждой первой доле такта, как это часто можно слышать. Для исполнения Андснеса свойственна очень тонкая нюансировка, однако без резких переходов при смене динамических оттенков. Несмотря на свою близость шубертовской лирике, норвежский пианист не 'растекался мыслию' по клавиатуре, напротив, каждый звук был отточен, прочувствован до самой глубины клавиши, каждая мельчайшая тридцать вторая пассажа сверкала ясной, яркой искрой. Как показалось, некоторые почти не заметные затруднения возникли во второй части григовского концерта, темп которой оказался медленней обычного - на молоточковом инструменте, каковым является фортепиано, сложнее 'протягивать' звук, нежели на струнном смычковом.
Как ни странно, гораздо мощнее, сосредоточеннее, суровее, 'севернее', чем концерт Грига, прозвучал рахманиновский концерт. Даже ориентальные мелодии были исполнены довольно прохладно, и даже во второй части, там, где свою 'волшебную мелодию' заводит флейта, арпеджированное изложение у пианиста звучало несколько суховато (кстати, в исполнении Андснеса сходство этого места с 'Лунной сонатой' усилилось). Очень гармонично сочеталось исполнение Андснеса с РНО, благодаря чему возник хороший ансамбль. Гибкое исполнение оркестра, словно перенявшего в этот вечер манеру пианиста, создавало ощущение звучания единого инструмента. Видимо такое слияние явилось следствием сходства взглядов Лейфа-Ове Андснеса и Михаила Плетнева. Сам жест дирижера-пианиста тоже очень лаконичный, отточенный, четкий и чуткий, ведь в основе его - ощущение удара по клавише.